– До сообщества доминиканцев в Испании дошла слава о великом деле морального возрождения христиан, предпринятом вами и монахами монастыря Святого Марка, – ответил Жоан. – Всяческих похвал достойны сила убеждения ваших проповедей, и говорят, что благодаря им многие заблудшие души возвращаются в лоно Церкви. Настоятели наших монастырей хотели бы детально ознакомиться с вашей деятельностью и поручили мне овладеть ключевыми моментами вашей успешной работы, чтобы таким образом обучить наших проповедников.

По мере того как он говорил, Жоан наблюдал за монахами, стараясь оценить их впечатления, и успокоил сам себя, с облегчением отметив, что его слова, похоже, были им приятны.

– В письме брата Томаса де Торквемады говорится, что вы были инквизитором. – Резкий голос Савонаролы звучал немного высокопарно. Без сомнения, монаху не было чуждо тщеславие.

– Я был помощником инквизитора в Барселоне. Именно инквизиция является основной причиной моего путешествия. У святой инквизиции все еще много врагов, и нам необходимо сделать наши проповеди более обличительными, чтобы убедить народ и повергнуть тех, кто нам противостоит.

Брат Сильвестро кивал в знак одобрения, и Жоан понял, что попал в точку своими словами.

– Наше положение сильно отличается от вашего, – сказал Савонарола, перейдя на флорентийский. – В Испании вы пользуетесь покровительством находящихся сейчас у власти королей Изабеллы и Фернандо, которые поддерживают вас. Их войска заставляют уважать инквизицию с помощью оружия. Мы же должны завоевать эту власть силой слова Божьего и наших проповедей.

– Именно поэтому я здесь, – ответил Жоан на этом же языке. – Мы хотим придать силу нашему слову.

– Ваша миссия и наша не совпадают, – продолжал Савонарола. – Мы стремимся к моральному возрождению народа, к возвращению его к истинным корням христианства. Мы преследуем грех. Ищем чистоту. В Испании же, насколько мы знаем, инквизиция борется против ереси, искажения доктрины. Она преследует евреев, которые притворяются, что обратились в христианство, но в действительности тайно продолжают исповедовать свою религию.

– Все это верно, тем не менее речь идет только о начале пути. Хотя сейчас мы и в самом деле уделяем пристальное внимание мнимым обращенным, но одновременно активно боремся против содомии, колдовства и всех прочих грехов.

– Как так получилось, что вы настолько хорошо владеете флорентийским?

– Я был монахом-библиотекарем в монастыре Святой Катерины. И в нашей библиотеке есть книги, написанные на разговорных языках. Благодаря значимости произведений Петрарки, Боккаччо и особенно Данте Алигьери и его «Божественной комедии» основным иностранным языком был древнетосканский. Я выучил его с помощью итальянских монахов, чтобы иметь возможность читать эти произведения, а потом усовершенствовал его, беседуя с тосканскими моряками, добиравшимися до Барселоны.

– Мы не считаем, что эти авторы и их произведения должны быть настольной книгой для истинных христиан, – заметил брат Доменико да Пешиа, помощник настоятеля. – Мы приговорили их к сожжению.

– Я прекрасно понимаю причины, по которым вы это сделали. Однако в мои обязанности библиотекаря и инквизитора входило знакомство с ними.

– И все равно вы слишком хорошо говорите по-флорентийски, – пробормотал Савонарола задумчиво.

– У меня есть способности к языкам, святой отец.

– Ладно, а теперь мы любезно попросим вас покинуть помещение и дождаться, когда вас позовут, – сказал настоятель.

Молодой и крепкий монах, в течение всего разговора стоявший в углу зала, провел его к выходу, оставив троих монахов для беседы. Жоан, только что изображавший брата Рамона, не мог совладать с собой и нервно расхаживал перед дверью, ожидая приглашения войти. Он надеялся на то, что вел себя убедительно, и знал, что от их решения зависела его жизнь. Он не сомневался, что они снова прочтут фальшивые письма Торквемады и сравнят их с теми, которыми, разумеется, располагают. Он молился о том, чтобы работа Микеля Корельи и его ватиканских фальсификаторов оказалась достойной. Если эти письма пройдут тщательную проверку монахов, то следующим этапом станет их совещание относительно того, стоит ли временно принять его в общину.

Они знали, что ненавидимы многими, и когда Жоан прибыл в монастырь, то накануне, несмотря на свои монашеские одежды, был подвергнут допросу караульных солдат даже для того, чтобы его пропустили к монаху-привратнику. Получив письмо, монах-привратник тщательно изучил его, расспросил Жоана и после этого разместил его в так называемом приюте пилигримов, расположенном справа от главного входа, в одном из крыльев здания во внутреннем дворике. Там он и находился, не имея даже возможности выйти, до утреннего допроса. В этом месте небеспочвенно были приняты очень строгие меры безопасности. Эти люди никому не верили и были правы.

Если его все-таки примут, то монахи-доминиканцы напишут в монастырь Святой Катерины в Барселоне и в монастырь Святого Фомы в Авиле и сообщит о его прибытии. Но когда монахи получат ответы на свои послания, Жоан уже должен будет находиться очень далеко от Флоренции.

Оклик молодого монаха внезапно оторвал Жоана от одолевавших его мыслей.

– Аббат желает видеть вас, брат, – сказал он. И открыл перед ним дверь капитулярного зала.

– Брат Рамон, – обратился к нему Савонарола без предисловий, – мы знаем, что вы проделали дальний путь и ваша сутана испачкана и изношена. Наденьте вот эту.

– Вы очень любезны, аббат. Я так и сделаю, – ответил Жоан, взяв одежду, которую протягивал ему молодой монах.

– Переоденьтесь, – безапелляционно велел ему Савонарола.

– Я сделаю это в своей келье.

– У вас пока нет кельи, и вы должны переодеться немедленно.

– Сейчас и здесь?

– Делайте, что вам говорят, – сурово произнес монах. – Такова традиция этого монастыря.

Жоан понял, что ему устраивают очередную проверку и что у него не остается другого выхода, кроме как подчиниться.

– Если вы приказываете, то я так и поступлю, святой отец, – ответил он покорно.

Жоан скинул накидку, а потом и сутану.

– Снимите также власяницу.

Когда он и ее снял, то остался лишь в сандалиях – было холодно. Жоан видел, как монахи изучали его пенис: если бы он был подвергнут обрезанию, то лишился бы жизни.

– Повернитесь, – сказал аббат.

Он повернулся к ним спиной. Он знал, что им нужно было увидеть на его теле отметки от власяницы и следы ударов хлыстом.

– Что ж, очень хорошо, брат Рамон, – сказал наконец Савонарола. – Можете надеть власяницу и новое одеяние.

Молодой монах подал ему власяницу и одежды, и, когда Жоан, одевшись, повернулся к монахам, они по-прежнему пристально смотрели на него.

– Мы видим, что вы пользуетесь власяницей и усмиряете плоть. Это говорит в пользу вашего благочестия. Однако вам надо больше поститься.