– Джонсон! Рыжая ты образина! Если снова приперся без выпивки, я проткну твое брюхо кочергой.

– Со мной две пинты из «Ведерка с кровью»[87] и привет от Томаса, – с хрипотцой в голосе произнес Андрей Петрович заученную фразу.

– Заходите, сэр, – раздался тихий голос из-за двери.

– Андрей Петрович, – представился Ромашкин.

– Билли, просто Билли, – ответил хозяин дома, запирая дверь на широкий засов, способный выдержать удар тарана. – Я настолько свыкся с этим именем, что не сразу вспомню, как нарекли меня батюшка с матушкой. Все зовут меня Билли: и душка Маргарет, и Джон с Гарри, и малышка Ирен…

– Билл, я только что прибыл с материка, – сообщил Андрей Петрович, – и имею с собой послание.

– Это не ко мне, сэр, Яков Иванович уехал в Солсбери, наверно, к Джорджу Бизли. Вернется в Лондон к пятнице, ему и передадите.

– А нельзя ли как-нибудь попасть в тридцать шестой дом на Хэрли-стрит? – произнес Ромашкин, пару раз споткнувшись о какие-то предметы, расставленные в длинном коридоре.

– Это никак не возможно, сэр. Так что придется его обождать.

– Хорошо сказать, – буркнул под нос Андрей Петрович. – Я тут не совсем законно въехал в страну, да что там юлить, совсем не законно.

– Думаю, мое скромное жилище способно распространить свое гостеприимство до того, чтобы обеспечить вас кроватью, – сухо заметил Билли и стал подниматься по лестнице, примыкавшей к одной из стен холла.

– Приятно слышать, – чихнув от пыли, пробурчал Ромашкин. – Очень великодушно с вашей стороны.

– Забыл предупредить, сэр, везде паутина. Слишком уж хлопотно прибираться в бывших темницах, – объяснил Билли, распахивая дверь недалеко от лестничной площадки, за которой скрывалась средних размеров комната, устланная роскошным ковром и с темной кроватью под балдахином.

Переступая порог, Андрей Петрович осмотрелся. Стены были темно-зеленые, с узором из золотистых фигурок животных, походивших не то на драконов, не то на грифонов, присевших на задние лапы и тычущих стилизованными крыльями в нос следующей твари. Ближе к дальнему углу находился камин, закрываемый двумя креслами времен короля Георга, и пуфик под ноги, со слегка вытертым бархатом. Билли пропустил Ромашкина вперед, и когда тот закончил вращать головой, с улыбкой спросил:

– Наверно, не ожидали за убогим фасадом трущоб увидеть такую роскошь?

– Признаться, нет.

– Это конспиративная берлога еще со времен якобитов, когда Красавчик принц Чарли[88] тут наводил шороху. Говорят, веселые времена тогда были. Располагайтесь, Гарри сейчас разожжет камин, а Маргарет принесет что-нибудь выпить. Как вы уже догадались, на эту половину мы редко заходим. Но не беспокойтесь, труба камина соединена с общей, а мы, хоть и редко, но все же протапливаем дом.

– Билли, – Андрей Петрович вытащил из потайного кармана две банкноты по одному фунту и, протягивая хозяину дома, произнес: – Я чертовски устал, мне хочется смыть с себя всю эту дорожную грязь, сытно поесть и выспаться в тепле на чистом белье.

Когда Билли закрыл за собой дверь, Ромашкин снял свою походную сумку и захотел положить ее на стол. Здесь стояли баночки с клеем, лежали старые газеты и множество коробочек с пилюлями. Прежний постоялец убежища явно принимал много лекарств. Раскрыв газету и свернув из нее кулек, Андрей Петрович принялся складывать в него все лишнее, читая попутно надписи: слабительная смесь из александрийского листа, тамаринда и манника; крем из винного камня и ревеня, потогонный экстракт, болеутоляющий эликсир, рвотные болюсы из сурьмы. И если бы дверь снова не отворилась, его познания о современной фармакопее обросли бы новыми терминами.

Спустя два дня Ромашкин передал Смирнову пакет, и, слава богу, что не узнал его содержимого. Помощник посла в Париже интересовался стоимостью псов у Джона Лэмбтона, будущего барона Дарема. Целая организация оказалась под ударом ради прихоти чиновника, поставившего свои меркантильные интересы превыше служебных. Это ж надо было удумать: использовать секретную курьерскую сеть, лишь бы письмо скорее дошло до адресата. Яков Иванович появился сам, совсем внезапно, очень спешил и был явно расстроен чем-то. И лишь просьба спасти юношу в Дюнкерке, озвученная после пересказа приключений, явно намекала на намечающиеся осложнения в логистической цепочке русской разведки. Предстояло вновь возвращаться во Францию.

К тому времени, когда Ромашкин покинул Тауэр-Хэмлетс, тусклое зимнее солнце уже погружалось в густую пелену туч, которая нависла над городом, лишая послеобеденные часы света и усиливая холод. Поднимаясь по Своллоу-стрит, на пересечении с Пиккадилли он приобрел в лавке новую трость с секретом, и, бродя по мостовой, пытался упорядочить мысли, разветвлявшиеся, казалось, сразу в нескольких направлениях. Следующим шагом логично было бы побеседовать со Смирновым еще раз, но Яков Иванович вряд ли смог бы ему помочь в том, в чем Андрей Петрович уже преуспел сам, а именно в нелегальном перемещении через границы. При обычных обстоятельствах он отправился бы туда – к побережью – без раздумий, купив место в экипаже, однако вся эта конспирация заставляла придумывать запасные планы и ходы, которые требовалось проверить. Тщательные вычисления подсказали, что если выехать из Лондона на рассвете в собственном экипаже и менять наемных лошадей через каждые четырнадцать миль, то с большой долей вероятности он успеет попасть на рыбацкий баркас своего знакомца, хромого шкипера, курсирующий между островом и материком. Либо воспользуется услугами мелких перевозчиков, как в тот раз, когда драпал из Дюнкерка. Изменив свой маршрут, Ромашкин повернул к извозчичьему двору на Бойл-стрит, где заправляли ирландцы. Просторный двор был вычищен пэдди[89] до блеска и содержался в образцовом порядке. Там можно было взять напрокат хоть тяжелую карету для большой компании, хоть паланкин на двоих или персональный портшез.

– Пять упряжек? – изумился владелец конюшни, здоровенный ирландец О'Райлли. – Почти на восемьдесят миль? Вы хотите обогнать почтового голубя или заключили пари?

– Я намерен завтра проделать весь путь до полудня, – объяснил Ромашкин.

– Значит, пари. Готов поставить на кон счастливые подковы, здесь замешана леди. Что ж, ежели кто на такое способен, так это малыш Махоуни. Он любому нос утрет, – ухмыльнулся О'Райлли, сплюнув табачную жвачку. – Пожалуй, для такого случая найдется у меня четверка для первого перегона – быстрые, как соколы, все беленькие, ровненькие, как сиськи близняшек О'Ши. Оглянуться не успеете, как окажетесь в Брентвуде. И если, сэр, мы договоримся с оплатой, я бы мог прямо сегодня отправить одного из моих парней вперед, для верности, чтобы подыскал вам лучших лошадей на следующие перемены и внес залог. Это прилично сэкономит время.