Демон поднялся, огонь и дымы неровными волнами потянулись за ним. Земля, на которой она лежала, сотрясалась под его стопами, отчего заклацали оставшиеся в ее рту зубы. Он остановился над ней, словно безумная статуя чего-то шаткого, неестественного, двуногого. Он нагнулся, произведя этим движением мощный рев — это яркие языки пламени вокруг него разрывали воздух. Горячие капли с одной из похожих на башню свечей попадали на освежеванную плоть, наполняя воздух запахом гнилого горелого мяса, и она закричала от новой боли, которая продолжалась, пока капли не остыли, частично не затвердели.

— Ты этого даже не заметила, да? — проревел голос, прокатился над ней. Он держал казавшееся крохотным ожерелье из колючей проволоки, которое она носила столько, сколько помнила себя. Он помял ожерелье своими огромными пальцами и на мгновение принял внешность одного из тех мощных демонов, какого изображал Прин и какими поначалу казались два демона в летающем жуке, но только увеличенную, зернистую, пикселированную. Этот образ тут же исчез. Демон забросил подальше кусок колючей проволоки. — Это разочаровывает. — Его оглушающий голос прокатился по ней, казалось, вжал ее в землю своей громадной, унылой силой.

Он взял свой член в руку и облил ее жидкими солями, отчего боль снова затопила ее. Фонтан воды ударял по ней, и от этого яркого, как огонь, жала она заходилась криком.

Потом боль снова ослабла ровно настолько, чтобы она смогла услышать его слова.

— Жаль, что ты неверующая, дитя. В вере ты могла бы иметь надежду, которую можно было бы сокрушить.

Он высоко поднял над ней громадную ногу размером с грузовик, а потом с высоты в двадцать метров резко и с силой опустил, убивая ее.

— Что это?

— Подарок, — ответил ей корабль.

Она посмотрела на вещь, лежащую на ладони Демейзена, потом подняла глаза.

За последние несколько дней лицо аватары немного похудело. Изменилось слегка и его тело, и внешне он стал больше похож на сичультианца. Этот процесс должен был продолжаться еще пятнадцать дней, пока они не прибудут в пространство Энаблемента, — к тому времени Демейзен должен был стать похож на аборигена. Ей показалось, что у него появилось больше морщинок вокруг глаз, которые вроде бы стали смотреть более сочувственно. Она знала, что технически он является машиной, а не человеком, но продолжала думать о нем как о мужчине. Ей только, конечно, нужно помнить, — говорила она себе — что какое бы обличье ни принял Демейзен, он всегда остается кораблем. Аватара никогда не могла быть по-настоящему независимой или наделенной человеческими свойствами.

Она нахмурилась.

— Это немного напоминает…

— Невральное кружево, — сказал, кивнув, Демейзен. — Только это не кружево.

— А что же?

— Татуировка.

— Татуировка?

Он пожал плечами.

— Вроде того.

Они находились в двенадцатиместном модуле, взятым кораблем специально для нее с ВСК. Модель разместили в одном из множества тесных пространств, имевшихся на «Выходе за пределы общепринятых нравственных ограничений» и представлявших собой нечто среднее между вещевой кладовкой, складом боеприпасов и ангаром. На корабле вообще не было других мест, предназначенных для проживания человека, даже этот модуль был взят во временное пользование. Он не произвел на нее особого впечатления, когда она увидела его в первый раз и ей сказали, что ничего другого не будет.

— Это оно и есть? — спросила она, когда присоединилась к Демейзену на борту и поняла, что каким-то образом отделалась от шлеп-автономника. Она искренне поблагодарила за это Демейзена, но потом наступил неловкий момент, когда аватара поздравила ее с прибытием на борт и Ледедже стояла в ожидании, что ее сейчас из довольно тесного и явно рабочего помещения, в котором она материализовалась, проводят в ее каюту.

— Так это оно и есть? — повторила она, оглядываясь. Она стояла в пространстве площадью метра три на четыре. С одной стороны была пустая серая стена, против нее — приподнятая платформа, чуть уже (и в одном шаге от) пространства, в котором она стояла; на платформе находились три длинных, глубоких мягких кресла лицом к ломаной стене, верхняя часть которой вроде бы была экраном, хотя в данный момент и выключенным. По обе стороны находилось что-то вроде двойных дверей, хотя и они были однородно серыми.

Вид у Демейзена был искренно уязвленным.

— Мне пришлось оставить автономную синхронизированную платформу вооружений широкого спектра, чтобы установить здесь эту штуку, — сказал он.

— У вас что, вообще нет никакого пространства внутри вашего… внутри корабля?

— Я боевой корабль, а не такси. Не устаю вам повторять.

— Я думала, что даже на боевых кораблях может найтись место для нескольких человек.

— Ба! Старые технологии. У меня нет.

— У вас длина полтора километра! Какое-то место должно найтись!

— Бога ради, у меня длина один и шесть десятых километра, и это голый корпус при полной компрессии. В стандартном положении боевого развертывания моя длина составляет два и восемь десятых километра. Три и две десятых километра со всеми включенными полями, но туго затянутым корсетом. В серьезной боевой обстановке, когда перчатки сняты, когти выпущены, зубы обнажены, положение полной готовности — покажи-мне-где-плохие-ребята, я имею… В общем, бывает по-разному. Это то, что у нас называется, зависит от уровня угрозы. Но много километров. Если рассержен, то я становлюсь чем-то вроде мини-флота.

Ледедже, которая прекратила слушать, когда в первый раз было произнесено слово «десятых», воскликнула:

— Да я до потолка достаю! — Она протянула руку и, даже не вставая на цыпочки, дотянулась до потолка.

Демейзен раздраженно вздохнул.

— Я пикетный корабль класса «Ненавидец». С моей стороны это максимум возможного. Виноват. Может быть, вы хотите, чтобы я вернул вас на борт «Обычного, но этимологически неудовлетворительного»?

— Пикет? Но тот тоже был пикет, а там места хватало!

— Вот то-то и оно. Никакой он не пикет. В этом-то вся и штука.

— Как это?

— Люди потратили большую часть полутора тысяч лет, привыкая к мысли о том, что у Культуры есть все эти бывшие военные корабли, большинство из которых демилитаризовано, и называются они «Быстрые пикеты» или «Очень быстрые пикеты», а на самом деле представляют собой просто экспресс-такси; потом появился этот класс — Ненавидец, его называют Пикетом, и никто на него не обращает внимания. Хотя «Ненавидец» почти никогда никуда никого не возит.

— Ни черта не понимаю, что вы говорите.

— Пикет в моем случае означает, что я шляюсь здесь и там в поисках драчки, а не ищу пассажиров, чтобы подвезти. Было изготовлено около двух тысяч кораблей класса «Ненавидец», мы равномерно рассеяны по галактике и заняты только тем, что сидим и ждем, не случится ли чего. Я состою в силах быстрого реагирования Культуры; прежде мы держали все серьезные убойные корабли в нескольких в большинстве своем очень отдаленных портах, но это оказалось неэффективным, если мы подвергались неожиданному нападению. Помните, я раньше сказал: «Не спрашивайте зачем»?