— Вот объясни мне, тебе зачем книжку про другие расы дали?

Он смутился. Причем ощутимо, а я расплылся в улыбке. Не все же ему меня смущать.

— Все руки не доходят ее изучить как следует, — попытался оправдаться Андрей.

— О да. Зато переписываться с тем парнем очень даже доходят. Лучше бы умную книжку почитал, пользы было бы больше.

— От эсэмэсок тоже весьма ощутимая польза, — а вот теперь он, судя по всему, решил показать зубы. — Теперь точно знаю, как довести тебя до тихого бешенства в рекордные сроки.

— Тихого? — спросил как можно ядовитее.

— Ладно, согласен. Тихим ты быть не способен, — обронил Андрей и хитро улыбнулся. — Может быть, попробуем кляп?

У меня кулаки зачесались, но я вовремя отвел глаза и отвлекся, вспомнив, о чем он спрашивал.

— Боишься, что они не смогут держать форму и примут истинное обличье?

— Э? — выдохнул психолог. Я скосил на него глаза. И увидел, как на лице молодого мужчины отразилось понимание. — Ты про Фа и Гарри, — зачем-то сказал он и решительно кивнул: — Да. Меня это смущает.

— О Гарри можешь вообще не волноваться. У нее человеческое обличье — это не сколько магия, сколько трансформация. Я даже слышал, что они рождаются как раз людьми, лишь через несколько минут после рождения принимают истинный облик.

— Как оборотни? — тут же перебил он.

Я подтвердил. И продолжил:

— А Фа — ифрит.

Андрей поморщился, натолкнувшись на мою улыбку. Да, мне хотелось его поддеть. Нечего всякими глупостями заниматься, вместо того чтобы книги не только умные, но и полезные читать.

— Ир, — сказал психолог уже знакомым тоном. Я хмыкнул.

— Они давно научились контролировать свое пламя. Это раньше, когда являлись малочисленным племенем среди народов пустыни, всегда были горячи и могли даже при случайном прикосновении поджечь все, что способно гореть. Но теперь из-за вынужденных контактов с другими расами, расселившимися по миру, эволюционировали. И у большинства их детей контроль над пламенем — врожденный. Уверен, что ради такого случая, как экскурсия в твой дом, он остудит свое пламя. К тому же даже если ненароком что-то подожжет, то сможет тут же потушить и восстановить в первозданном виде. Природная магия. Ваш мир не сумеет ее подавить.

Андрей ничего мне на это не сказал. Отправил в рот очередную пельменю и долго жевал. Потом зачем-то решил уточнить:

— Драконы ведь тоже эволюционировали, так?

— Да. — Я пожал плечами, так как считал, что из моих слов это очевидно.

— А вы? — спросил, пристально глядя на меня.

Ах, вот куда он клонит!

— Мы не агрессивны в большинстве своем.

— А не в большинстве?

Человек внимательно смотрел на меня. А я не знал, стоит ли ему говорить. По логике вещей выходило, что стоит. Я и так уже столько рассказал, так открылся, что скрытничать теперь, казалось, не имело смысла. Тем более приступы ярости и некую неконтролируемость моих поступков он уже успел обнаружить. В то утро, когда будил меня. Андрей ведь, правда, всего лишь чмокнул меня в нос, как темный эльф мог бы чмокнуть свою кошку. Или брат брата в лобик. Ничего особенного, а я чуть не свернул ему шею. Мог бы свернуть, если бы на самом деле хотел. Вот только в глубине души мне стало стыдно. Конечно, все можно оправдать пограничным состоянием, в котором пребывал впервые за долгое время. Когда еще не я, но уже не мерцание. Однако признаться оказалось довольно трудно.

— Мы все подвержены… — замялся, но все же произнес: — Как подсказывает твой переводчик, непродолжительным психозам в момент перехода из мерцания в себя и обратно.

— То есть ты поэтому так на меня крысился?

— Кажется, мы с тобой уже обсуждали, что я не крыса, чтобы крыситься, — прозвучало холодно, но я не стал сдерживаться. Его тон меня оскорбил.

Он ничего не ответил, молча доедал свои пельмени. А мне после разговора кусок в горло не лез. Отодвинув от себя тарелку, развернулся к столу полубоком и принялся смотреть в окно. Почти ничего не было видно. Только небо и край серого, многоэтажного дома. Переводчик подсказал, что такого же, как тот, в котором мы сейчас находимся. И еще какое-то странное слово, применительное к квартире психолога — хрущевка. Я не стал уточнять у Андрея, что это. Размышлял о том, что, несмотря на постоянное мерцание и возвращение к первоначальному облику, все равно не должен подвергаться таким перепадам настроения. Но, с другой стороны, не может быть, что они случаются по вине этого человека. Он ведь, если подумать, ничего особенного не делает. Есть у меня знакомые, которые, еще когда я сидел у Карла в приемной в секретарском кресле, раздражали куда больше. До дрожи и почти непреодолимого желания ударить или вовсе убить, чтобы сам не мучился и не мучил своим присутствием других.

Я был настолько поглощен собственными мыслями, что чуть не пропустил мимо ушей вопрос:

— Пойдешь со мной завтра с утра ноутбук выбирать?

— Портативный компьютер? — автоматически повторил я подсказанную переводчиком мысль.

Андрей замялся и попытался разъяснить ход своих соображений.

— Ты ведь аспирант, правая рука ректора — наверное, тебе можно за пределы квартиры со мной выходить…

— Откуда знаешь? — вопрос сорвался с губ до того, как я успел осознать.

Он пожал плечами и отвел в сторону глаза.

— Карл сказал, когда я у него зал для гневотерапии выпрашивал. Так и не обзавелся новым секретарем… — после его слов повисла неловкая пауза. Я попытался ее замять.

— Секретарь не котенок, чтобы его заводили… — получилось плохо, хоть я и улыбнулся. Моя работа у Карла — не повод для шуток.

— Ты хочешь после защиты к нему вернуться? — спросил Андрей. А я все пытался понять: неужели ему настолько необходимо постоянно вызывать меня на откровенность и выворачивать наизнанку душу? Зачем? Неприятно об этом говорить. Он ведь лекарь душ, разве не видит этого?

— Я не смогу, — произнес ровно и бесцветно. Не хочу выдавать себя. — Когда Совет узнает, что я мерцающий, даже если оставят степень и все остальное, работать спокойно в стенах университета не дадут. Попытаются задвинуть куда-нибудь на дальние рубежи. Чем дальше, тем лучше.

— И ты смиришься с их решением?

— А что мне остается? — Вопрос прозвучал неожиданно горько.

— Бороться, — у него был такой решительный голос. Я усмехнулся. Не весело — зло.

— Предлагаешь устроить революцию? Разнести, как у вас говорится, к чертям собачьим весь Большой зал и уничтожить Камни истинного зрения? Перевернуть сложившуюся за тысячелетия систему с ног на голову? Подставить под удар Карла и все то, чего он успел достигнуть плавным, эволюционным путем?

— Постой. — Психолог вскинул руку и перебил меня. Я все еще прожигал его взглядом, но злость исчезла, когда он тихо, но очень осторожно повторил мои же собственные слова, — разнести Большой зал и уничтожить Камни?