Я ласкаю ее через трусики и чувствую под пальцами влажную ткань. Ханна вся мокрая. На самом деле мокрая.

Каким-то образом мне все же удается вытащить руку из-под ее платья.

– Нельзя.

– Почему? – Ее глаза лукаво блестят, и это совсем не удивляет меня, потому что я уже знаю, что, когда она ослабляет бдительность и доверяется кому-то, она превращается в самую настоящую авантюристку.

И главный кайф в том, что доверяется она именно мне.

– Кто-то может проехать мимо. – Я делаю многозначительную паузу. – В том числе и полицейский патруль.

– Тогда надо поторопиться.

Она в мгновение ока расстегивает «молнию» на моих брюках и засовывает руку мне в белье. Я потрясен.

– Перебирайся на заднее сиденье.

Она непонимающе смотрит на меня, а потом ее взгляд засветился от восторга.

– Серьезно?

– Черт, если нам от этого никуда не деться, то нужно все делать правильно, – со вздохом отвечаю я. – Как говорится, или пан, или пропал.

Она с таким проворством перебирается на заднее сиденье, что я не могу удержаться от смеха. Я достаю из перчаточного ящика презервативы и перебираюсь назад вслед за ней.

Когда она видит, что у меня в руке, у нее отвисает челюсть.

– Это презервативы? Ладно, я могла бы возмутиться по этому поводу, хотя, наверное, не стоило бы, потому что сейчас они кстати. Но… если серьезно? Ты возишь презервативы в машине?

Я пожимаю плечами.

– Естественно. А что, если я в один прекрасный день увижу на обочине Кейт Аптон?

Ханна фыркает.

– Ясно. Значит, вот каков твой тип? Грудастая, фигуристая блондинка?

Я ложусь на нее и опираюсь локтями на сиденье.

– Не-а, я предпочитаю грудастых брюнеток. – Я лицом утыкаюсь ей в шею и вдыхаю ее запах. – Причем конкретно одну. Которая, кстати, тоже фигуристая. – Я кладу одну руку ей на талию. – И у которой узенькие бедра. – Я подсовываю руку ей под попку. – И аппетитная попка. – Я просовываю руку ей между ног. – И самое тугое влагалище на свете.

Она трепещет.

– Ты говоришь страшные непристойности.

– Да, но ты все равно любишь меня.

Ее дыхание становится прерывистым.

– Да, люблю. – Ее зеленые глаза блестят. – Я люблю тебя.

От этих сладких слов мое сердце готово взорваться. Другие девчонки тоже произносили их, но сейчас все по-другому. Потому что их говорит Ханна, а она особенная. И потому что я знаю: когда она говорит, что любит меня, она имеет в виду именно меня, Гаррета, а не хоккейную звезду Брайара, или мистера Популярность, или сына Фила Грэхема. Она любит именно меня.

Во мне поднимается такая буря эмоций, что становится трудно говорить.

– Я тоже люблю тебя. – Я впервые говорю женщине, что люблю ее, и сейчас я чувствую, что это правильные слова.

Ханна улыбается. Она притягивает к себе мою голову и целует меня, и в следующее мгновение надобность в разговорах отпадает. Я задираю ей платье и спускаю с себя брюки. Я даже не снимаю с нее трусики, а просто сдвигаю их, надеваю презерватив и вхожу в ее лоно.

Она стонет от наслаждения. Я не шутил, когда говорил, что она тугая. Ее влагалище обхватывает меня, как тиски, и я уже готов кончить, но вынужден контролировать себя.

Я не раз трахал девчонок в своей машине.

Но ни с одной не занимался любовью.

– Ты такая красивая, – шепчу я, не в силах отвести от нее восторженного взгляда.

Я начинаю двигаться. Я стараюсь делать это медленно, чтобы растянуть удовольствие, но прекрасно осознаю, где мы находимся. Какой-нибудь добрый самаритянин – а еще хуже коп – заметит стоящий на обочине джип и решит, что нам нужна помощь, подойдет к машине, увидит мою голую задницу, увидит, как мои бедра ритмично поднимаются и опускаются, увидит руки Ханны, вцепившиеся мне в спину.

Кроме того, в такой позе вообще трудно двигаться. Я вхожу в нее быстрыми, но неглубокими рывками, однако Ханне, по всей видимости, это не портит удовольствие. Она издает сексуальнейшие звуки, постанывает, часто дышит, вскрикивает, и мне приходится сдерживать себя изо всех сил, чтобы не кончить. Я чувствую приближение оргазма, но хочу дождаться ее. Я хочу услышать, как она кричит, хочу ощутить, как мышцы ее влагалища сжимаются вокруг моего члена.

Я слегка приподнимаюсь и кладу большой палец на ее клитор.

– Давай, детка, – хрипло шепчу я ей, – иди ко мне. Дай мне почувствовать, как ты кончаешь.

Ее глаза плотно закрыты, бедра быстро двигаются в одном ритме со мной, и вот она кричит в оргазме. Я кончаю настолько мощно, что мое сознание раскалывается на миллион кусочков.

Когда волны наслаждения отступают, я обращаю внимание на песню, звучащую из динамиков.

Я вскидываю голову.

– Ты снова записала себе One Direction?

Ее губы приоткрываются в улыбке.

– Нет…

– Гм. Тогда почему играет «История моей жизни»[51]? – спрашиваю я.

Она отвечает не сразу, причем с глубоким вздохом.

– Потому что мне нравится One Direction. Вот. Я говорила об этом.

– Тебе повезло, что я тебя люблю, – предупреждаю я ее. – Потому что в противном случае я этого бы не вынес.

Ханна усмехается.

– Тебе повезло, что тебя люблю я. Потому что ты полная задница, и мало кто из девушек смирился бы с этим.

Она, наверное, права насчет задницы.

И она точно права насчет везения.

Ханна

– Мне это не нравится, – заявляю я. – То есть у меня болят ноги. Я говорила, что я не гибкая.

Смех Гаррета отдается во всем моем теле. Уточняю: в моем обнаженном теле, потому что мы занимаемся любовью. И свое заявление я сделала прямо в середине процесса.

Наверное, я убийца настроения.

Но мне, если хотите знать, плевать. Я категорически отвергаю эту позу. Гаррет стоит на коленях передо мной, и мои щиколотки лежат на его плечах. Возможно, если бы он не был огромным хоккеистом, мне бы не казалось, будто мои ноги задраны на вершину «Эмпайр Стейт Билдинг». От этого их сводит судорога.

Смеясь, Гаррет наклоняется вперед, я с облегчением снимаю ноги с его плеч и обхватываю его за талию. И сразу издаю стон.

– Лучше? – спрашивает он.

– О боже, конечно. Сделай так еще раз.

– А что я сделал?