Резко вздохнув, я опустила взгляд и прикусила губу. Нельзя мне думать о таких вещах, нельзя. Иначе это обоим разобьёт сердце.

Или, наоборот, склеит?..

— Давай присядем. Проводим закат и поедем, — прошептала я, указывая в сторону солнца, что ласкало наши лица угасающими алыми лучами.

Реми молча кивнул, но когда мы уселись на тёплую землю прямо посреди тропинки, ведущей к солнцу, он вдруг вытащил из кармана колоду моих украденных карт. Сердце сделало кульбит, а затем болезненно сжалось, заставив меня поморщиться. Когда-то эти карты были моей строгой гарантией и верой в возвращение. А сейчас я использую каждую секунду, чтобы его оттянуть.

— Зачем они тебе? — поинтересовалась я, присаживаясь ближе к Реми.

Он перетасовал их, глядя на меня исподлобья.

— Какие правила у твоей глупой игры? Чёрная карта — вопрос задаю я, красная — ты?

— Зачем это тебе? Ты мог просто спросить.

— Ты тоже могла просто спросить, — отрикошетил он, и я прикусила язык, уставившись в горизонт.

Он тоже замолчал. Какое-то время мы в абсолютной тишине наблюдали за утекающим солнцем, наши плечи соприкасались, дыхание слегка сбилось. Тогда я резко повернулась к Реми и уже собралась потянуться к карте, когда он вдруг перехватил моё запястье и прижал то к своей груди. Всего несколько мгновений мы испепеляли друг друга растерянными взглядами, а после прильнули друг к другу за необходимым, как воздух, поцелуем. Он был нежнее и медленнее, чем все поцелуи до этого, мы словно пробовали губы друг друга на вкус, как изысканное вино, его терпкость и его сладость. Боже, как же мне было сладко…

Отпустив моё запястье, Реми обнял меня за талию. Я в ответ обхватила ладонями его горячую шею. Оказавшись в кольце рук друг друга, мы не могли, просто не могли разорвать поцелуй — это стало бы настоящим преступлением против того удовольствия, что сейчас мёдом растекалось по венам. Я целовала его, умирая от нежности и настойчивости этих губ, и в мыслях моих было приятно пусто, только пресловутые бабочки порхали где-то меж рёбер. Ветер слегка усилился, и ирисы, склонившись над нами, щекотали мою кожу, отчего я невольно вздрогнула и усмехнулась прямо в его губы. Реми отстранился, растерянно взглянув на меня, и поправил цветок в моих волосах. В этот миг мне казалось, будто наши души сплелись друг с другом самыми прочными нитями. «Только не смотри в его глаза, не падай в эту пропасть», — заикаясь, твердило сознание. Но я слушала сердце. Оно окуталось этими самыми нитями, оно размеренно билось и впервые чувствовало себя в безопасности. Встретив улыбающийся взгляд Реми, я убрала руки с его шеи и потянулась к колоде карт.

— Спрашивай, — прошептала я, бросая к ногам шестёрку пик.

— Расскажи мне что-то, чего никто о тебе не знает, — попросил Реми будто бы не своим голосом.

Возведя взгляд к небу, почти окрасившемуся в лиловый, я поджала губы.

— Я никогда не хотела учиться в Кембридже, у меня нет идей и желания написать «великий роман», а домой я вернулась лишь для того, чтобы родные оставили меня в покое со своими планами на моё будущее, — как на духу выпалила я свою самую страшную правду. — Если бы у меня был выбор, а не его иллюзия, я бы поехала в Америку. Куда угодно, только бы как можно дальше от Роузфилда. Я всегда тяготела только к свободе. А моя семья тянула меня вниз.

«Но теперь я сама тянусь назад. Разве я не противоречу себе? Вот же он, мой шанс на свободу! Сидит напротив меня и внимает моим словам», — вдруг запротестовал рассудок, но я лишь улыбнулась и потянулась к следующей карте. Реми вновь перехватил мою руку.

— Ты не похожа на ту, кого напугает отсутствие выбора. Ты всегда его найдёшь. Так почему не поехала в Америку?

Ах, как же метко он целился! Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть от него поражение, отразившееся на своём лице. И вновь взглянуть на него с лёгкой полуулыбкой.

— Я боялась навсегда потерять связь с людьми, которых люблю. И хотя после того как моя мать сожгла тот сад, а я едва не купила билеты, осознание того, что в Шотландии по-прежнему оставались те, кем я дорожу, удержало меня в пределах острова. Оказывается, любить кого-то можно и на расстоянии. Правда, когда это расстояние не превышает тысячи миль.

— Постой… — протянул Реми, хмурясь. — Сожгла сад? О чем это ты?

Горькая усмешка слетела с моих губ.

— Моя мать очень любила розы. Когда-то Роузфилд славился своими розовыми садами, но со временем качество земли ухудшилось, и наши лучшие плантации стали редеть на глазах. В свой день рождения мама как-то вслух загадала желание: «Хочу, чтобы в следующем году Роузфилд вернул величие своего имени». Той же ночью отец и дедушка привезли в Роузфилд земли с плодородных владений и высадили в саду с десяток розовых кустарников. Уже следующим летом наше поместье было не узнать. Розалинда казалась такой счастливой. Но когда спустя много лет отец умер, она сожгла этот сад. Она просто… просто сожгла его, Реми, едва не спалив и наше поместье. Мисс Синклер, наша домоправительница, говорит, так она пыталась сжечь свою боль. А я говорю, что она просто сумасшедшая.

— Наверное, это и есть то, что сейчас зовётся любовью, — пробормотал Реми, глядя куда-то за моё плечо. Я усмехнулась, качая головой. — Так что же ты, не веришь в любовь?

«Конечно я, черт подери, в неё верю».

— Хочешь сказать, ты веришь в неё? — прогнав лишнюю мысль, промурлыкала я и взяла его руку в свою, но лишь для того, чтобы направить её к колоде. — Вытягивай.

Его лицо исказила гримаса сожаления. Он продемонстрировал мне крестового короля и вернул карту обратно.

— Сколько у тебя было женщин? — без раздумий спросила я.

Реми отчего-то расхохотался.

— Нисколько.

Я сощурилась.

— Лжёшь.

— Я не из тех, кто будет ловить дам по кабакам, но и не из тех, кто найдёт своё тихое счастье. Выводы делай сама.

— Так что же… — ухмыльнувшись, я подсела ближе. — Я посягнула на ваше целомудрие, месье?

Его шокированный взгляд заставил меня прыснуть смехом.

— Разве я дал повод так думать?

— Нет! — процедила сквозь смех я. — Конечно, нет…

— У меня были женщины, Эйла, две-три, но ничего не вышло, потому что мы разного хотели от жизни, — он вдруг почему-то стал серьёзным, будто снова покрылся коркой льда, и взгляд его некогда тёплый остекленел. — Мне казалось, в какой-то момент они забывали