В шатре повисла гнетущая тишина.

– К сожалению, государь, приказывать мне может лишь мой сюзерен, то есть король германский, – мягко возразил герцог Швабский. – И поэтому…

– Ошибаешься, дорогой герцог, – раздался самоуверенный голос аббата Бернара. – Над всеми христианскими государями есть один сюзерен, представляющий в миру Всевышнего, – это папа римский. Власть папы римского выше власти короля Конрада. Я, как представитель апостольского престола, приказываю тебе остаться с королем Людовиком.

– Ты тоже против меня, преподобный отец? – повернулась к аббату Элеонора.

– Дочь моя, цель моего пребывания здесь – не допустить разобщения между воинами-христианами, ибо крестоносцы избрали тяжкий путь, посвятив свое оружие Богу, – смиренно промолвил аббат Бернар. – Советую тебе, дочь моя, остудить свой гнев и с молитвой обратиться к Господу о ниспослании нашему воинству быстрой победы под Дорилеем.

Королева резко вскочила с трона.

Испугавшись ее грозного взгляда, аббат Бернар поспешно отпрянул в сторону.

– Где русский рыцарь? – воскликнула Элеонора. – Почему я не вижу его?

Фридрих, обернувшись назад, поманил к себе Василия Буслаева, который был совсем незаметен за спинами немецких и французских рыцарей.

Василий предстал перед королевой вместе с неизменным Потаней.

Однако помощь Потани не понадобилась.

Королева заговорила с Василием по-гречески:

– Ты православной веры, витязь?

– Да, государыня, – кивнул Василий.

– И все твои воины тоже?

– Все до единого, государыня.

– Заклинаю тебя святым распятием, славный витязь, – сказала Элеонора, глядя в глаза Василию. – Помоги мне!

– Сделаю все, что в моих силах, государыня, – промолвил Василий, прижав ладонь к груди.

– Мой отряд сегодня же выступает в обратный путь, – твердо проговорила Элеонора. – Прошу тебя, витязь, сопровождать меня. Я дам лошадей тебе и всем твоим воинам. Сколько их?

– Осталось двадцать, государыня, – ответил Василий.

– Вот и славно! – улыбнулась Элеонора. – Значит, лошадей хватит на всех.

Теперь уже Людовик вскочил со стула и закричал, обращаясь к Фридриху Швабскому:

– Герцог, запрети русскому рыцарю следовать за королевой, ведь он – твой вассал!

Фридрих только развел руками:

– Прости, государь, но Василий Буслаев отправился в крестовый поход не под моими знаменами. Приказывать ему я не могу.

Людовик повернулся к Бернару Клервосскому:

– Что же ты молчишь, аббат?

Элеонора засмеялась, видя неловкое замешательство священника.

– Его преподобие представляет здесь папу Римского, но никак не патриарха Константинопольского, – сказала она. – Аббат Бернар не может приказывать рыцарю православной веры. Я покидаю тебя, мой король. – С этими словами Элеонора сделала знак своим пажам и русичам следовать за ней. С гордо поднятой головой королева покинула военный совет.

– Ты еще пожалеешь об этом, Элеонора! – выкрикнул Людовик вслед жене и в бессильной ярости пнул сапогом пустой трон королевы.

* * *

Сборы Элеоноры были недолги. Все пожитки королевы, уцелевшие от разграбления, ее пажи и единственная оставшаяся у нее служанка сложили в повозку. В другую повозку пажи и служанка сели сами. Еще на трех возах уместились вещи знатных француженок из свиты королевы, а также их слуги.

В свите Элеоноры состояли: герцогиня Бульонская, три графини, две маркизы, пять баронесс и дочь епископа Льежского.

Из них только герцогиня Бульонская, графиня Тулузская и баронесса Бельфлер были чуть постарше королевы. Графиня Делануа и дочь епископа Бригитта были одногодками с Элеонорой. Все остальные знатные дамы были моложе Элеоноры. Самой юной была семнадцатилетняя графиня Этьенетта де Суасси.

Элеонора распорядилась, чтобы все захваченные у сельджуков лошади были отданы ратникам Василия Буслаева.

Кортеж из благородных сеньор, одетых в наряды для верховой езды, во главе с королевой покидал стан под неодобрительными взглядами знатных крестоносцев и при недоуменных перешептываниях простых воинов, которые считали красавицу королеву своего рода знаменем в этом походе.

Простоватый Фома изумленно открыл рот при виде спутниц королевы, коих ему предстояло сопровождать вместе с Василием и прочими русичами. Пораженный прелестью и богатым одеянием графинь и баронесс, Фома застыл столбом, пропустив мимо ушей команду: «По коням!»

– Ну, чего вытаращился, дурень! – прикрикнул на Фому Худион. – Эти имовитые француженки тебе не ровня! Так что подотри слюни, приятель.

– Как знать! – дерзко ухмыльнулся Фома. – Временами и смерд боярыню берет.

С этими словами Фома вскочил в седло.

Костя придержал рядом с Фомой своего буланого жеребца, с улыбкой бросив ему:

– Не все сбывается, что желается, друже.

Фома не замедлил с ответом:

– Не все годится, что говорится, брат Костя.

Слышавшие их ратники дружно засмеялись.

В отряде Василия Буслаева кроме двух десятков всадников была еще повозка, куда были сложены три свернутые палатки, котел и неполный мешок проса. На облучке с вожжами в руках сидел Даниил-расстрига.

– Взад-вперед мы по энтой дороге мотаемся, и все без толку! – ворчал могучий Пересмета, сидя у костра. Он посмотрел на Якова Залешанина, который помешивал кашу в котле, висевшем над огнем. – А что, западные короли всегда так воюют?

– Западным королям и герцогам война, как забава! – усмехнулся кормчий. – Эти сеньоры войну обожают, будто девку молодую! Для них всякая новая война, как новая девица. Все западные рыцари одним мирром мазаны, хлебом их не корми, дай токмо повоевать где-нибудь. Они ведь все благородных кровей, вот и воюют по-благородному.

– Оно и видно! – ехидно заметил Фома. – Благородные рыцари месят грязь на дорогах, как квашню в ступе. Коль им себя не жаль, так хоть бы лошадей пожалели!

– Видали, какие холеные кони у королевы и ее свиты! – негромко вставил Костя. – Сытые да гладкие!

– По наездницам и лошади, – заметил Яков Залешанин.

– Признавайся, Фомка, какая из герцогинь тебе более по вкусу? – спросил Костя.

Дружинники, сидящие кружком возле костра, заулыбались, видя, что начинается очередное Костино подначивание Фомы.

Фома держался невозмутимо, стругая ножом тонкую палку.

– В свите Элеоноры всего одна герцогиня, да будет тебе известно, опентюх! – ответил он, не глядя на Костю. – А по вкусу мне больше белые калачи с медом.