Элеонора гневно отпихивала от себя пажей короля, которые хотели увести ее подальше от горящего шатра, видя, что сверху так и падают куски полыхающей парчи.

– Прочь руки, презренные! – воскликнула королева. – Я не страшусь ни огня, ни вражеских стрел, ибо я чиста перед Господом, который не допустит моей гибели!

Рыцари, оруженосцы, слуги и пажи короля, столпившись перед пылающим королевским шатром, таращились не столько на пламя, стремительно пожирающее парчовый покров, сколько на красавицу Элеонору, которая стояла уперев руки в бока и слегка отставив в сторону свою белую обнаженную ногу. Упреки и горькие насмешки королевы, казалось, не доходят до воинов, завороженных такой смелостью Элеоноры, а может, ее вызывающей полунаготой.

Шатер за спиной у Элеоноры быстро превращался в гигантский огненный факел. Вокруг втыкались в землю сарацинские стрелы. Однако Элеонора не двигалась с места. Она стояла босая, полуодетая, с растрепанными волосами и все же такая прекрасная в своем гневе!

Василий и его дружинники тоже прибежали тушить королевский шатер.

– Ох и отчаянная женка у Людовика! – восхищенно проговорил Фома, толкнув локтем Потаню. – О чем она толкует столь гневно, а?

– Ругает мужа и всех его рыцарей за глупость и трусость, – ответил Потаня.

– Что ж, так оно и есть, – сказал Василий, кивнув на Людовика, которого трое слуг сажали на коня. – Король-то пьян. До сечи ли ему?

Во хмелю в эту ночь оказался не только Людовик, но и многие из его приближенных. Накануне французские рыцари допоздна праздновали свою первую победу в стычке с конниками иконийского султана.

До самого рассвета крестоносцы не сомкнули глаз, отгоняя от своего стана легкую конницу сельджуков.

Наступивший день открыл воинам-христианам вид надвигающегося на них войска сарацин. Густые пешие отряды врагов спускались с холмов на равнину, по которой уже растекалась многочисленная сарацинская конница с трепещущими пучками конских волос на древках копий. Воинственные крики сельджуков сливались с грозным гулом многих тысяч копыт.

Людовик, еще не вполне протрезвевший, без промедления бросил свое воинство в сражение.

Рыцарская конница с ходу опрокинула и погнала всадников султана. Со стороны могло показаться, что тяжелая конница христиан в жесточайшей сшибке одолела легкую кавалерию сельджуков, если бы не ничтожные потери сарацин и не их стремительное бегство, более похожее на заманивание.

Пехота сарацин тоже сражалась без должной отваги и вскоре стала отходить обратно к холмам.

Русичи, видевшие стойкость сельджуков в двухдневной сече при Дорилее, не могли взять в толк, что стало с их врагами. Куда подевалась доблесть сельджуков?

– Дурман-травы нехристи объелись, что ли? – со смехом выкрикнул Костя, видя, как сарацины пятятся назад от взмахов его топора.

– Уловка это! – ворчал Потаня. – Как пить дать – уловка! Остановиться бы нам надо, братцы.

– Как тут остановишься? – возразил ему Худион. – Видишь, как бургундцы на нехристей напирают, и анжуйцы вместе с ними! А нормандцы аж вон куда прорвались!

– Василий, скажи военачальнику анжуйцев, пусть он остановит своих воинов! – не унимался Потаня. – Войско наше наступает без всякого порядка. Добром это не кончится!

– Окстись, Потаня! – отозвался Василий. – Кто из военачальников станет меня слушать, ежели враг вот-вот спину покажет!

У самого подножия холмов пешие воины султана и впрямь обратились в повальное бегство. Вдогонку за ними вверх по склонам возвышенности, поросшей низким редким кустарником, устремились и торжествующие крестоносцы. Самые резвые из них, настигая убегающих врагов, поражали их копьями в спину.

Добравшись до вершины, сельджуки все разом повернули на крестоносцев, и битва вспыхнула с новой силой. Но это была уже другая битва, ибо воинов султана будто подменили. С неистовой яростью они бросались на христиан, не обращая внимания на свои раны и перешагивая через своих убитых.

Теперь уже крестоносцы подались назад, еле сдерживая натиск сарацин. Склоны холмов покрылись телами сраженных воинов в белых плащах с красными крестами. Скатившись к подножию возвышенности, крестоносцы наконец сплотили свои ряды и остановили наступающих сельджуков.

Больше часа воины-христиане и сарацины рубились со слепым ожесточением, напирая стенка на стенку.

Сначала нормандцы, потом швабы и баварцы стали одолевать сельджуков. Храбро наседали на врагов анжуйцы и бургундцы. Вскоре в сече наступил перелом. Сарацины обратились в бегство, бросая копья и знамена.

На вершине холма Василий снял с головы шлем и утер пот со лба.

Рядом с ним остановился Худион, воткнув в землю свой окровавленный меч.

– Победа! – прохрипел он, с трудом переводя дыхание.

Василий с улыбкой кивнул Худиону, подставив свежему ветру свое разгоряченное лицо.

Отсюда, с высоты, открывались голубые дали широких равнин, на юго-востоке горизонт замыкали желтые горы. Как на ладони был виден стан крестоносцев и извилистая лента дороги.

Вот только что там за переполох?

К Василию подбежал Потаня и сердито ткнул пальцем в сторону далекого христианского лагеря.

– Я предупреждал, что неспроста отступают нехристи, – ворчливо сказал он. – Увязались мы за ними все скопом, позабыв на радостях про лагерь и обоз. Теперь, как ни поспешай, нам не спасти королевских слуг от плена, а добро Людовика от разграбления.

– По-твоему, там сарацины хозяйничают? – промолвил Василий, пристально вглядываясь в мелькающих среди шатров далеких всадников.

– Знамя видишь? – хмуро спросил Потаня.

Над отрядом конников, гнавших к лесу стадо вьючных животных, развевалось зеленое знамя пророка Мухаммеда.

– Перехитрил нас султан! – досадливо покачал головой Василий.

– Ладно бы токмо нас, – проговорил Потаня.

Худион же сердито выругался.

* * *

Взору крестоносцев, вернувшихся в свой стан после преследования отступающих сельджуков, открылись сорванные с колышек палатки, исполосованные саблями шатры, опрокинутые повозки, убитые возчики и стражники, которые лежали повсюду среди обрывков материи, открытых сундуков, распоротых мешков с пшеницей и овсом.

Воины султана угнали почти всех вьючных животных, похитили королевскую казну, множество ценных вещей из шатров знатных рыцарей, а также разграбили обоз с продовольствием.

Под впечатлением от разоренного стана победа крестоносцев превратилась в тяжелое поражение.

Элеонора, возглавившая конную атаку своих знатных амазонок, едва спешившись с коня, приказала перебить всех пленных сарацин. Приказ разгневанной королевы был приведен в исполнение прямо у нее на глазах. Словно помешавшись от ярости, Элеонора отсекала своим мечом головы у мертвых сельджуков и пинала их ногами, как мячи.