Горя взаимной страстью, они торопливо избавились от одежд и, не задувая свечей, рука об руку устремились к постели, скрытой за занавеской в глубине шатра.

Слияние уст и тел довело пылких любовников до некоего умопомрачения, когда не нужны никакие слова, а любые ласки и прикосновения доставляют огромное наслаждение. Их возбуждение переливалось через край. Прошло немало времени, прежде чем двум истомленным телам понадобилась передышка.

– Ты просто великолепен, мой милый! – прошептала Элеонора, положив голову на грудь Василию. – Как жаль, что ты не король Франции.

– Как жаль, что я не могу забрать тебя с собой на Русь, – в тон Элеоноре прошептал Василий, гладя ее длинные шелковистые волосы.

Они были счастливы той мимолетной радостью единения душ и тел, той взаимной притягательностью, когда его сила и ласки принимаются ею словно от мужчины ее снов, а ее прекрасная нагота и неутомимость вызывают в нем восторг, как перед женщиной его мечты. Такое случается так редко, но если случается, тогда эти двое проносят столь непередаваемые ощущения через всю жизнь или же связывают свои судьбы навсегда.

От палаток русичей донеслось негромкое пение и сладкозвучные переборы гусельных струн.

Элеонора приподняла голову:

– Кто там поет?

– Это Потаня, мой побратим, – ответил Василий.

– Какой чудесный у него голос! – восхитилась Элеонора. – И какая изумительная мелодия!

– У нас почти все песни такие, – без хвастовства в голосе произнес Василий и вздохнул, поскольку Потаня пел о русской девице, ожидающей своего любимого из далекой страны. Василию вдруг вспомнилась Любава и расставание с нею на новгородской пристани.

Элеонора и Василий крепко спали в обнимку, когда их растолкала взволнованная служанка.

– Уже утро? – сонным голосом спросила Элеонора.

– Еще нет, госпожа.

– Зачем же ты нас будишь в такую рань?

– Беда, госпожа. Сюда идет король!

– Людовик?!. Как он здесь оказался?..

– Не знаю, госпожа. Но король здесь и с ним отряд воинов.

До слуха Элеоноры донесся храп разгоряченных лошадей, громкие мужские голоса, среди которых выделялся густой басок короля.

Оценив опасность, Василий вскочил с постели и, не стесняясь служанки, принялся быстро одеваться.

– Пусть твоя служанка разденется и ляжет с тобой на ложе, – сказал Василий королеве. – Я пойду встречу короля.

– В таком виде?! – изумленно воскликнула Элеонора.

Но Василий уже выбежал из шатра, на ходу натягивая на себя рубаху.

Людовик о чем-то оживленно беседовал с Потаней, когда перед ними возник Василий с растрепанными волосами и в наспех наброшенной одежде.

– Прошу прощения, государь, – проговорил Василий на плохом французском. – Я не думал…

– Не извиняйся, друг мой, – по-гречески сказал Людовик. – Сеньор Потаня уже посвятил меня в твои сердечные дела.

Коротко рассмеявшись, Людовик похлопал по плечу оторопевшего Василия и зашагал к шатру королевы, стоящему в окружении шатров ее знатных спутниц. Свита короля тем временем разжигала костры и ставила палатки.

– Потаня, неужели ты рассказал королю, что я… – начал было Василий, схватив побратима за грудки.

– Я поведал Людовику про твою сильную страсть к баронессе Бельфлер, – спокойно промолвил Потаня. – Я сказал королю, что ты находишься в шатре у баронессы, что она ответила тебе взаимностью. Не суетись, дурень. Благодари Бога, что я вовремя услышал топот копыт и выскочил из палатки узнать, в чем дело.

Василий облегченно перевел дух:

– А я уж подумал…

– Ну да, – усмехнулся Потаня, – стал бы Людовик проявлять к тебе дружелюбие, узнай он, что ты пришел из шатра Элеоноры!

* * *

Беспокоясь за супругу, Людовик после мучительных раздумий повернул войско назад, к радости Фридриха Швабского и к неудовольствию Бернара Клервосского. Войско двигалось медленно, поэтому Людовик, взяв с собой отряд телохранителей, помчался вперед. Король скакал весь остаток дня и половину ночи, прежде чем достиг стоянки королевы Элеоноры.

От усталости Людовик не обратил внимания на откровенную язвительность королевы и даже согласился лечь спать отдельно от нее, поскольку Элеонора заявила, что от короля сильно воняет потом.

– Это лошадиный пот, моя дорогая, – пробормотал Людовик, обнюхав свой плащ. – Не мог же я добираться сюда пешком!

– Не важно! – отрезала Элеонора. – Я буду спать с Виолеттой. Ты же, мой милый, постели себе вон там. И не вздумай храпеть!

– Хорошо, хорошо, – покорно промолвил Людовик, снимая с себя сапоги.

Слуги короля остались с войском, которое добралось до королевской стоянки на другой день после полудня.

По совету Фридриха Швабского крестоносцы двинулись напрямик к городу Пергаму, оставив Никею в стороне. Людовик был вынужден прислушиваться к советам герцога Швабского, так как к нему благоволила Элеонора. Такая уступчивость Людовика не нравилась многим французским феодалам. Аббат Бернар и вовсе с трудом скрывал свое негодование. Преподобный отец сильно недолюбливал греков и предпочел бы силой отнимать у сельджуков каждый мешок зерна и каждый клок сена, нежели что-то выпрашивать у хитрых и жадных византийцев.

Переход до Пергама получился на редкость быстрым и легким.

Сельджуки какое-то время сопровождали войско крестоносцев на безопасном расстоянии, воздерживаясь от нападений. Иконийский султан сделал даже благородный жест, вернув всех пленных христиан.

Сын султана, приведший пленников в лагерь крестоносцев, подарил Людовику саблю из дамасской стали, а Элеоноре преподнес золотую диадему, усыпанную алмазами.

Благодарная королева пригласила сына султана и сопровождающих его беев принять участие в рыцарском турнире, приуроченном ко дню ее рождения. Сын султана принял приглашение Элеоноры.

Турнир проходил в греческом городе Стратоникее. Помимо толп бедняков-крестоносцев поглазеть на это зрелище пришли многие сотни горожан во главе с местными архонтами.

Сначала состязались тяжеловооруженные всадники, показывая свое умение выбивать соперника из седла. Приглашенные знатные сарацины, не имевшие тяжелого вооружения, также находились на почетных местах среди зрителей.

Когда начались пешие поединки на мечах и топорах, сарацины изъявили желание поучаствовать в этом.

Всех крестоносцев поразил сын султана своим совершенно неимоверным искусством владения двумя мечами сразу. Он обезоруживал всякого, кто сходился с ним в поединке, причем делал это с улыбкой. Больше десятка французских и немецких рыцарей попытали счастья в противостоянии с сыном султана, и все один за другим проиграли ему.