— Правильно я понимаю, что ты на самом деле стала женой Гилфорда?

Я могу только кивнуть. Я не в силах об этом говорить.

— Что ж, надеюсь, вскоре ты обнаружишь, что беременна, — говорит она. — Тогда ты поведешь более нормальную жизнь и бросишь свои заумные идеи. Я уже жалею, что мы дали тебе такое хорошее образование — у тебя возникли вредные фантазии и недовольство своей судьбой. Что ж, так или иначе, ты теперь поймешь, в чем состоит твой истинный долг.

Я вне себя от горя, вспоминая мир, который потеряла и в который никогда не вернусь. Сама мысль о беременности наполняет меня страхом. Беременность и роды — это те опасности, которым я теперь открыта, хотя и не по своей воле. Подобно остальным женщинам, я теперь обязана рисковать жизнью, чтобы обеспечить мужа наследниками. Через год, с ужасом понимаю я, я могу умереть.

Проходит неделя, а Гилфорд, слава богу, не возвращается. Вследствие болезни и пытки в супружеской постели я чувствую слабость. Сердце мое окаменело, налившись свинцом скорби и стыда. Думаю, миссис Эллен тревожится обо мне, ибо она жалуется, что я отощала и совсем ничего не ем и что если так будет продолжаться, то я никогда не наберусь сил. А мне это совершенно безразлично.

Челси, июнь 1553 года.

Я снова вернулась в дом, наполненный горькими и светлыми воспоминаниями о Екатерине Парр. Как я была тогда счастлива и как жаль, что мы порой осознаем свое счастье, только когда оно проходит. Ну а теперь, вместо доброго наставничества покойной королевы, я нахожусь под жестокой властью матушки, которой нет дела до моих страданий и которая пользуется любой возможностью меня отчитать. Так, если Гилфорд до сих пор не явился, то это, должно быть, потому, что во мне есть некий изъян.

В Челси я веду тихую жизнь. Когда король серьезно болен, иначе просто невозможно. Я провожу дни, пытаясь сосредоточиться на занятиях и молясь, чтобы меня не отвлекли визиты моего мужа. Я постепенно поправляюсь, и, к моему крайнему облегчению, месячные начинаются в срок. Я смею надеяться, что Гилфорд не сочтет возможным повторить этот чудовищный супружеский акт, поскольку я его сильно разочаровала. В конце концов, он не старший сын у отца, обязанный продолжить род, а у меня есть сестры, которые могут нарожать моим родителям внуков. Если бы они все оставили меня в покое, с моими книгами и письмами, я бы с удовольствием уединилась, в стороне от жизни, да и от всего мира.

Дворец Гринвич, июнь 1553 года.

Леди Суффолк регулярно присылает мне бюллетени о здоровье леди Джейн. Я не в восторге от этой моей новой невестки. Мне рассказывали, что она скромная девушка, но сначала, признаться, мне показалось, что она больше кичлива, чем скромна. И с тех пор я все думаю, пройдет ли это у нее, как я надеялся. К тому же она слабого здоровья, что плохо. Она слишком худа и чересчур болезненна, и это все плохие признаки. Честно говоря, я уже боюсь, что поставил на хилую и непредсказуемую лошадку.

К счастью, брак вступил в силу. Я знаю об этом от Гилфорда, хотя сегодня я без удовольствия услышал, что во время его визита к ней в Челси она не пустила его к себе в постель. Это очень серьезное пренебрежение долгом со стороны жены, которое требует моего вмешательства. Но я должен действовать осторожно: герцогиня Суффолкская говорит, что ее дочь страдает неким душевным недомоганием, которое препятствует полному ее восстановлению после недавней болезни.

Я обсуждаю это дело с женой. Гилфорд и ей пожаловался на упрямство злосчастной девчонки.

— Я думаю, она себе на уме, — говорит моя добрая супруга.

Ну конечно, она неизменно возьмет сторону Гилфорда: в ее глазах он всегда прав.

— Да, может быть и так, — отвечаю я, — но, вероятно, тут есть и вина Гилфорда?

— Нет, конечно! Он всего лишь настаивал на своих законных правах. Послушай, Джон, эта глупая девчонка делает много шума из ничего. Я навещу ее и проведу с ней беседу.

— Подожди, — советую я. — Она была нездорова, и Гилфорду может навредить, если ты влезешь. Он сам должен справиться — заставить ее подчиняться. Но прежде, я считаю, нам следует дать леди Джейн время на выздоровление. Вот почему я предложил перевезти ее в Челси. Ее отец упоминал, как она была счастлива там при покойной королеве. Помимо того, это недалеко от Лондона. Мне бы хотелось, чтобы леди Джейн была поблизости на случай, если она понадобится.

Я смотрю на этот сгусток страданий, былую гордость короля Генриха. Эдуард Шестой уже на грани жизни и смерти; дело ясное и без королевских лекарей. Но это тяжелая, долгая смерть. Мальчик не ведает покоя из-за хриплого, надсадного кашля. У него отходит черная, густая и зловонная мокрота. Его ступни и голени распухли, увеличившись в два раза против нормальных размеров, и он почти ничего не может есть. Сон бежит от него, если только он не примет адскую смесь из порошков, прописанных докторами. Помочь ему уже не в наших силах.

— Ваша светлость, мы больше ничего не можем сделать, — сообщает мне доктор Оуэн.

— Сколько ему осталось?

— Я бы сказал неделя, в крайнем случае две.

А этого, я точно знаю, недостаточно, чтобы гарантировать леди Джейн наследование престола.

— Неужели вы не знаете средства, чтобы продлить ему жизнь? — спрашиваю я у врачей.

— Милорд, мы сделали все, что было возможно. Теперь он целиком в руках Божьих. Дело стало только за временем.

С бесцеремонностью, порожденной моей тревогой, я выпроваживаю докторов. Позднее, после секретного разговора с одним из моих агентов, я понимаю, что поступил правильно, ведь они вечно во все суют свои носы, а я вовсе не желаю, чтобы они догадались о моих замыслах. Мне чрезвычайно важно не дать королю умереть как можно дольше, иначе я не успею заручиться поддержкой влиятельных людей королевства и взять под стражу сестер короля. Но прежде всего я должен убедить его величество придать некую законность тому, что, в противном случае, будет дерзкой попыткой низвергнуть законы нашей страны.

Это все требует соблюдения секретности и времени. Время, время, время. Я уже помешался на нем, меня тошнит от мыслей о нем и от постоянной его нехватки. Но оно неминуемо закончится, когда король умрет, или вскоре после этого, поскольку мне не удастся долго скрывать его смерть.

Так что я испытываю истинное облегчение, когда мой доверенный агент — человек, подобно мне, не обремененный излишней щепетильностью, — сообщает имя женщины, которая могла бы продлить жизнь короля.

— Она валлийка, по имени Тегвин Рис, — говорит Яксли. — Она рано овдовела, и детей у нее нет. Так что она подалась в Лондон на заработки и, конечно, занялась проституцией. Я имел с ней дело, — он краснеет, — нашел ее способной и, ну, скажем… разносторонней. Поскольку она пользовалась большим успехом, то ей удалось скопить себе кругленькую сумму, после чего она смогла оставить профессию и открыть скромную лавочку в Корнхилле.