С ним были и двое старых знакомых. Не без удивления Рихтер узнал бывшего бойца «Ягуара» по прозвищу Могильщик, который кивнул ему почти приветливо. Тот был одет как медбрат, хотя его халат слабо вязался с разбойничьим лицом. Видимо, он ассистировал русскому. Ну и страховидло. Но во время боя лицо того было прикрыто шлемом, а сейчас стерильной медицинской маской. Потому что он, двухметровый мексиканский «мрачный жнец», тощий как палка, хорошо бы смотрелся в фильме «От заката до рассвета». Неужели он был работником похоронного бюро?

Здесь же Макс увидел и Розиту. Девушка принесла своей соотечественнице ведро и швабру, а сама отправилась за новым ведром. Видимо, пришел час санитарной обработки. И даже сейчас никакие автоматы не могли полностью заменить в деле клининга эти простые привычные инструменты.

Сибиряк похвастался, что она отправила на тот свет нескольких корповских офицеров и снайперов. Да еще, мол, бессчётное количество роботов в их кибернетический рай. А теперь без лишней гордости трудилась по своей медицинской специальности и даже помогала санитарке мыть пол в больничном коридоре.

— Пойдем! Девочки справятся. Уборка и готовка у них лучше получаются от природы. А мне нельзя. Вдруг срочная операция… а я уставший буду, хе-хе. Мой робо-помощник делает перевязки, Могила за ним присмотрит… он и правда как немой, но это даже плюс. Пилар пока еще стажерка, она клевая, хотя ни английского, ни русского не знает, а ее имечко переводится как «колонна»! Розита тоже молодец. Короче, мое присутствие пока не требуется, поэтому могу тобой заняться.

Он на ходу послал мулатке воздушный поцелуй:

— Извини, солнце, сейчас, осмотрю камрада, отведу его к нашим корешам, а потом вернусь. Не скучайте.

Ушанку подарит, значит. Странно, что не пообещал ей ручного медведя. Скольким он уже такое обещал, интересно? Жители этой теплой страны, где никогда не бывает нормальной зимы, слушали его, как барона Мюнхгаузена. Из-под медицинского облачения у него был виден ворот его любимой полосатой тельняшки.

Максим невольно восхитился ими всеми. Без громких слов, простые, грубые и немного пошлые, они тут спасали жизни — своих, интербригадовцев и бойцов la Milicia, и мирных, и, даже плюясь, врагов. Правда, пел при этом Гаврила свои странные песни про проскрипционные списки и расстрелы: «Повсюду электричество включили, и в Думе съезд советов состоялся… В тугой петле на молодой осине… Чубайс болтался, Чубайс болтался…». Какой-то старый русский бард. Тоже наверняка давно мертвый, как и государственный деятель, о котором он пел. Максим не знал, чем этот Чубайс им так не угодил, но бабушка тоже его не любила.

Пока они шли, русский не переставал трепаться, и вдруг он замолчал. Взгляд его стал серьезным, улыбка исчезла.

— Знаешь, я бодрюсь, дурачусь, но на душе такие котяры скребут… я такой простой только потому, что это помогает головой не поехать. Иначе бы уже.

Осмотр с применением робота-диагноста занял всего пять минут. Оказалось, что это сильный ушиб и ничего более.

— Хорошо, что много кальция жрешь, кости крепкие. А что рука отнимается — это шок, нервы и переутомление. Тут у всех что-то отнимается. Никаких признаков чего-то более серьезного. Вот тебе нано-шмано-мазь, как принимать там написано на тюбике. Ну и главное правило: «следить за динамикой». Фотку можешь не присылать, но через пару дней отпишись, что да как…

Рихтер решил не тратить его ценное время и не занимать приборы, работа которых пригодится и другим.

— Все ясно, спасибо. Поправлюсь. Пошли к нашим! Или я сам дойду?

— Нет, давай уж я с тобой. А то еще заблудишься. А хорошо, что пленных столько взяли. Пленные эти… копрофилы… пригодятся на обмен. Как в древности, когда или выкупали, или в рабство обращали… или резали. И никаких тебе гуманизмов, — рассуждал Гаврила, изображая циника, пока вел Макса по запутанным коридорам, мимо импровизированных палат, где лежали бесконечные раненые. — Ведь много наших томится на всех континентах в тюрьмах.

Это была чистая правда. На одного задержанного повстанцами приходилось пятеро тех, кого арестовала по всему миру полиция, Корпус и СПБ. Но это были в основном случайные люди, и судьба их была незавидна. «Авангард» не очень-то дергался их выручать. Да это было и нереально.

— А что вы будете делать с мертвыми корпами? — спросил Макс, увидев на каталке человека в форме «матадоров». — Раненых вы, я вижу, лечите. А погибших выдаете родственникам?

«Убийца» был без сознания, его левая нога, на которую был наложен жгут, представляла собой кровавое месиво. Ботинка не было. Стопы скорее всего тоже.

— Нет, пока не выдаем. А потом… бродячих собак в городе полно. Не в даун-тауне, там всех распугали, конечно, но скоро прибегут из других районов. Ты же не хочешь обидеть защитников животных?

— Их опасно обижать, они могут отомстить покруче, чем корпы, — хмыкнул Рихтер. — Страшнее только веганы… Но тут полно тел, про которые даже не ясно, что это за люди, наши или корпы, мирные или нет. Одной идентификации еще на многие месяцы. Многих только по ДНК смогут опознать.

— Ладно, не дрейфь, я шучу про псов. Пока есть место, пусть дохлые враги полежат в холодильниках. Нет, деньги нам за них не нужны. Каждого потом выдадим с подробным описанием их дел. Чтоб их родственники знали, кем их мужья, сыновья или папаши были. «Матадоров» это тоже касается. Ну а закончится место… пожалуйте в печку или в братскую могилу.

Из-за специфического жизненного опыта и врачебного сарказма речи Гаврилы многих эпатировали. Но почти все знали, что он человек в общем-то добрый. И признает право быть сожженным в крематории даже за самым жестоким наемником. Тем более даже про многих погибших с оружием было далеко не ясно, за кого они были, и были ли вообще за кого-то.

Они заговорили про то, что их снова передают в отряд «Панчо Вилья», который теперь увеличится в численности до батальона и будет разделен на взводы и роты. Максим сказал, что одну из последних возглавит лично.

Гаврила просиял.

— Ну, теперь дело пойдет. Я давно говорил, что ты далеко заберешься, немец… если не прибьют. Да ладно, шучу. Можешь на меня рассчитывать. Могильщика тоже берем.

— Он был работник морга или сотрудник похоронного бюро?

— Нет, он просто закопал одного бандита-коллектора живым, отсюда и прозвище.

Рихтер ничего не стал говорить про самосуд, но решил, что перед приемом надо тщательно проверить этого человека. И вообще всех. Чтоб не было новых эксцессов.

— Как питаются раненые? Продуктов достаточно?

— Они получают все, что надо. Это у меня нет продуктов, — Гаврила указал на свой живот, — Тут, потому что нет времени пожрать. Мне психолог сказал поддерживать себя самовнушением, а я хочу самогоновнушением. Не боись, раненые получают по высшему разряду. Продукты богатые чем нужно. А вот мне нужны продукты, богатые алкоголем, чтоб обнулить память винчестера. Завтра утром, когда меня сменят, я пойду навещу склад одного торговца в районе Мискоак. Этот maricon de mierda… нехороший человек… обещал нам ящик отличной текилы. Но сбежал из города неделю назад. Забоялся репрессий. Да за кого он нас принимает, ха. И запаролил хранилище. Вот завтра я получу увольнительную и наведаюсь туда. Реквизирую для клиники запас спирта, а себе возьму мой ящик. Я уже договорился, мне помогут трое антиподов из Буэнос-Айреса. Тебе принести пару бутылок? Por favor, май фрэнд! Или может, с нами выпьешь?