— Ваше сиятельство! Как бесконечный должник ваш, за спасение моей недостойной жизни прошу покорнейше простить меня за неуместное появление и заверить ваше сиятельство в моей бесконечной преданности и готовности бескорыстного служения вашему сиятельству!

Резанов еще ниже склонил голову. «Не много ли получилось „ваших сиятельств“? Да ладно! Много — не мало. Лишь бы поверил…»

От этой резановской тирады Платон немного расслабился. Было ясно, что он, по крайней мере, владеет ситуацией и на его статус вроде пока никто не покушается. «Врет, наверное… Да ладно… Если бабка узнает, мне конец!»

Платон взял себя в руки и, насколько мог, спокойным, но властным голосом повторил свой вопрос:

— Как ты здесь?

Резанов решил не обращать внимание на «ты» и доиграть свою роль «покорного смирения» до конца. «Лишь бы выбраться отсюда…»

— Третьего числа прошлого месяца был переведен из Адмиралтейств-коллегии, где имел честь служить секретарем у графа Чернышева, в дворцовую канцелярию к Державину, Гавриле Романовичу, ваше сиятельство!

Холеная бровь Платона взметнулась вверх.

— В канцелярию, говоришь… А что ж ты в таком случае на этой половине дворца делаешь?

Еще как только Резанов заговорил про канцелярию, уже понял, что допустил досадный промах и что этого вопроса будет не избежать. Мысль его лихорадочно работала в поисках наиболее правдоподобного ответа.

— Хотел передать срочное дело Гавриле Романовичу перед его аудиенцией с императрицей.

«Уж врать, так врать…»

Резанов показал Платону папку, которую он до сих пор держал под мышкой.

— Хм, дело, говоришь, срочное… А ну, дай-ка сюда!

Резанов понимал, что отказать Платону он не может. Но и давать ему то, что было в папке, то, что он схватил со стола как первое попавшееся, было чрезвычайно рискованно. Оставалась одна надежда, что Зубов не станет просматривать бумаги здесь и сейчас и, удовлетворившись, наконец отпустит его.

«Эх, будь что будет!» И Резанов протянул Платону злосчастную папку.

Зубов взял ее и, несмотря на надежды Резанова, тут же раскрыл. Некоторое время он молча смотрел на ее содержимое, затем медленно поднял глаза на Резанова.

— Я надеюсь, вы понимаете всю важность этого письма?

От произнесенного Зубовым «вы» кровь прилила к лицу Николая Петровича. «Кажется, пронесло!» До него даже не сразу дошел смысл произнесенной Платоном фразы. А когда дошел, то Резанов медленно опустил глаза на раскрытую папку.

Несмотря на то что письмо лежало к нему «вверх ногами», взгляд сразу приковало к себе обращение: «Его Императорскому Высочеству, наследнику-цесаревичу Павлу Петровичу, с нижайшим поклоном, верноподданейший из слуг его, имеющий высочайшую привилегию именоваться Братом…» Далее Резанов выхватил взглядом начало серединного абзаца: «Запрашиваемая вами сумма одобрена прелатом и магистром Ложи…» А внизу стояла подпись: «Новиков».

Даже «вверх ногами» Резанов схватил содержимое письма быстрее, чем Зубов, который, шевеля губами, все еще внимательно его читал. Более того, Николаю Петровичу моментально стал ясен смысл того, что Платон держал в руках. Это была бомба! Причем с зажженным фитилем. И бомба эта была заложена уже не под ним — «Матушка Богородица, Дева Мария, спасибо Тебе! Я спасен!» — а под наследником. Письмо вскрывало очевидную связь Павла с издателем Новиковым, процесс над которым гремел сейчас по всей стране. К тому же письмо это подтверждало связь Новикова с масонами! А то, что Павел получал финансирование от «преступников», было уже не «зажженным фитилем», а самой что ни на есть «разорвавшейся бомбой»!

«Вот это да! Вот это удача! Когда же мне принесли это письмо?! Наверное, когда я выходил на прогулку… Но вот откуда? Ай-яй-яй, какая неосмотрительность! Как же я его пропустил?..»

За те доли секунды, пока Резанов просчитывал в своей голове варианты развития дальнейших событий, он успел и обрадоваться, что таким чудесным образом избавился от нависшей над ним опасности, и расстроиться, что по его оплошности письмо оказалось в руках Платона.

Зубов еще не дочитал до конца, а у Резанова уже созрел план действий. Весь его жизненный путь, весь его опыт, все годы его бессмысленных стараний и беспочвенных ожиданий вдруг, как по волшебству, слились воедино, превратившись в нечто весомое и осмысленное, где все встало на свои места.

— Безусловно, ваше сиятельство! Именно поэтому я и поспешил доставить это письмо Гавриле Романовичу!

Несмотря на почтительность, которая не сходила с его лица, Резанов все же добавил в интонацию холодка. «Ты меня за дурня-то не держи! Не понимал бы, что к чему, не держали бы меня на этом месте».

— Молодец, Резанов! — пришлось ответить Зубову. — Однако письмо это я сам государыне передам. Тут ведь дело такое, что чем меньше людей о нем будут знать, тем меньше в Сибирь на каторгу отправятся!

И Зубов многозначительно посмотрел на Резанова. «Нет, появление его опять при дворе мне определенно не нравится. Уж слишком он прыткий! Да и бабушка, помнится, была от него без ума. Нет-нет, он здесь мне совершенно ни к чему… Надо что-то делать!»

— Как будет угодно вашему сиятельству… — Резанов опять поклонился.

«Нет, Платоха мне здесь жизни не даст, слишком он мнителен. А вот Сибирь… хм-м… А что ж, пожалуй, что и пора! Как интересно все складывается! И Крузенштерн этот со своим письмом подвернулся как нельзя кстати… А что, пожалуй, можно попробовать подать это дело, да только с МОЕЙ стороны! И Платон мне здесь будет главным помощником! Уж он-то не откажет поддержать проект с моим отплытием к дальним берегам, ха-ха! Но вначале я, пожалуй, сделаю еще вот что…»

— Позвольте откланяться, ваше сиятельство, — сказал Резанов.

Зубов стоял в глубокой задумчивости, машинально вертя в руках злосчастное и одновременно спасительное письмо.

— Ну что ж, ступайте. И… это… благодарю за службу! Я доложу государыне о вашей бдительности!

Резанов еще раз поклонился и, пытаясь обуздать желание броситься бегом из залы, медленно направился к двери.

«Неужели вырвался?!» — Николя не мог поверить, что все закончилось благополучно.

— Резанов, — вдруг окликнул его Зубов. — Что-то я тебя ни разу в своей приемной не видел. Тебе что, и попросить не о чем?

На лице Зубова гуляла самодовольная усмешка. Он вновь демонстративно обратился к Резанову на «ты». «Пусть знает, кто здесь хозяин!»

Резанов знал, что каждое утро во дворцовых покоях светлейшего князя Платона Зубова собиралось более сотни человек. Были тут и иностранные дипломаты, и купцы, и представители самых знатных российских фамилий, и даже генералы и сенаторы. Все стремились засвидетельствовать почтение «первому лицу» государства. Потомив гостей положенное время в прихожей, Платон, еще в халате, выходил к ним завершать свой утренний туалет и заодно просматривать многочисленные письма и прошения. Все проходило в гробовой тишине. Никто не мог даже шевельнутся. Только по взглядам, по легким кивкам секретаря Зубова отмечались счастливчики и те, кому таковыми только предстояло стать «как-нибудь в другой раз». Даже самое безнадежное дело, самая бесконечная тяжба имела шанс на успех, ежели получала поддержку Зубова. Все зависело только от суммы, прилагаемой к прошению, и еще от статуса самого просителя. Хотя случайных людей в зубовской приемной не наблюдалось, как правило, только «первые лица» государства. Власть любимца Екатерины была практически безгранична.