Дальнейшее развитие событий не позволило поэту-медику углубиться в геральдику, дабы определить, к какому из многочисленных германских княжеских дворов принадлежала эта чудо-карета. Грохнула входная дверь, и на пороге, бряцая шпорами и палашами, возникли три кирасира. На касках и на начищенных до блеска панцирях отблески каминного пламени выхватили все тот же кот дезарм.[26]

Дальнейшее произошло в считаные секунды. Кинувшемуся навстречу хозяину капрал рявкнул в лицо один-единственный вопрос, который заставил всю кровь в тщедушном теле Алоизия прилить к лицу:

— Доктор есть?

Хозяин оторопело оглянулся на Алоизия, который всего час назад, немного привирая для важности, представился ему врачом.

— Герр доктор… — начал неуверенно мямлить хозяин, но договорить ему не дали. Два стража, ни слова не говоря, подхватили Алоизия под руки и не то повели, не то понесли несчастного студента навстречу его Судьбе.

Самая просторная комната гостиницы, которую хозяин держал для особо важных персон, была уже освобождена. Хозяйских «особо важных» постояльцев мягко попросили переместиться в другие покои. Когда капрал с дрожащим Алоизием приблизился к дверям, охрана взяла на караул и посторонилась. Капрал втолкнул студента в помещение и осторожно прикрыл за ним дверь.

Привыкнув к полумраку, Алоизий различил два силуэта. На кровати, прямо на раскинутых шубах, лежала, жалобно всхлипывая, девушка, над ней склонилась, по-видимому, прислуга.

На стук двери женщина распрямилась и обернулась. Алоизий невольно присел в полупоклоне. Нет, это была не служанка. На Алоизия смотрела явно благородная дама, от которой исходила уверенность человека, привыкшего повелевать. Женщина была красива. Алоизий облизал вдруг пересохшие губы и присел еще ниже.

— Вы доктор? — спросила женщина с волнением. Голос у нее был грудной и тоже очень красивый.

Не дожидаясь ответа, она сделала шаг в сторону, будто приглашая Алоизия к постели больной, и произнесла:

— Посмотрите мою дочь, она повредила ногу. Но нам непременно надо продолжать дорогу. Это чрезвычайно важно! Ради бога, помогите, доктор!

Завороженный голосом, в котором слышались одновременно и приказ, и мольба, Алоизий шагнул к кровати и… чуть не потерял сознание. Ибо на кровати во всю свою красу лежало само Совершенство!

Простим несчастному студенту его слабость. В ту минуту он и не подозревал, что действительно смотрел на одно из самых очаровательных созданий Европы того времени.

Девушка лежала с закрытыми глазами. Длинные ресницы пушистой темной бахромой откидывали причудливые тени на белоснежные щеки красавицы. Невиданного очарования лицо обрамляли золотые локоны, пышной копной рассыпавшиеся по подушке. Длинная шея так и манила последовать взглядом за ее призывным изгибом. Грудь, сдавленная корсетом, вздымалась двумя наливными яблочками. При этом лиф был наполовину расстегнут, чтобы облегчить дыхание больной, что завершало картину, превращая ее в шедевр.

В ушах у Алоизия застучала кровь. Он еле услышал себя, задающего вопрос:

— Что случилось? — Алоизий поразился, как чуждо звучал его голос.

— О, герр доктор, — запричитала мать, — моя несчастная дочь сегодня днем, чтобы согреться, пересела из кареты на лошадь, а та поскользнулась, и она упала!

— Кто, лошадь? — сквозь шум водопада в своих ушах Алоизий еле расслышал свой собственный вопрос.

— Да нет, герр доктор, моя несчастная дочь! — воскликнула, ломая руки, дама. — Она повредила ногу, и теперь мы не можем продолжать путешествие, а нам это необходимо! О, сделайте что-нибудь!

— Ра-а-сстегните корсет… — поразил самого себя своей просьбой застенчивый Алоизий. — Мне надо осмотреть п-п-поврежденную ногу…

Конечно, в этой фразе не было никакой медицинской логики, но несчастная мать домыслила все за Алоизия. Матери, знаете ли, в минуты, когда их чадам что-то угрожает, становятся на удивление сообразительными. Даже не обратив на этот алогизм ни малейшего внимания, дама, расстегнув лиф, быстро задрала юбки дочери, обнажив ее прелестные ножки.

То, что происходило дальше, Алоизий помнил с трудом. Ибо в какой-то момент девушка пришла в себя и открыла глаза… На Алоизия в придачу к уже случившемуся потрясению уставились два бездонных «синих колодца».

«О мой Бог! Воистину велика Твоя власть над природой, если Тебе подвластно создание такого Совершенства!» — шептал потрясенный до глубины своей пылкой юношеской души вспотевший студент-медик.

Как вы уже поняли, свою первую медицинскую помощь Алоизию пришлось оказывать в состоянии серьезного нервного перевозбуждения. Ему еще никогда не приходилось касаться девичьих ног, особенно выше колена, да еще с внутренней стороны бедра. И каких ног! Фарфоровая белизна прохладной бархатной кожи навсегда запечатлелась в памяти Алоизия.

Слава Всевышнему, никакого серьезного повреждения не было. Обычный вывих колена. И тем не менее, как он помог тогда этому небесному созданию, Алоизий, повторюсь, помнил плохо. Но, по-видимому, как-то помог, и даже, наверное, успешно. Так как он обнаружил потом, что серебряные шиллинги в его кармане значительно приумножились. Он вправил колено и растер небольшую опухоль матушкиной мазью, которую он всегда брал с собой в дорогу. Было очевидно, что девушке становилось лучше. В связи с чем и его роль лекаря неудержимо приближалась к своему завершению.

«Я не перенесу этой разлуки!» — уже заранее всхлипывал про себя несчастный студент.

И вот он наступил, миг прощания…

Несмотря на потрясение, Алоизий тем не менее ощущал себя в те мгновения счастливейшим человеком на свете! Ведь именно ему было даровано право созерцания божественного совершенства. Правда, с другой стороны, он осознавал, что одновременно становился и самым несчастным существом на свете! Ибо никогда уже не забыть ему этих прекрасных глаз, разлука с которыми была предрешена уже в самый первый момент этой встречи! В его мозгу даже шевельнулась шальная мысль, по-видимому, занесенная поэтом Гёте: «Вот теперь, встретив свою Шарлотту, он может спокойно умирать!»

Но слава богу, молодость и врожденный оптимизм Алоизия вовремя спохватились.

«Нет! Зачем же умирать? Умирать, не обессмертив подвигами имени своей Дамы? Что может быть бездарнее! Нет-нет, я последую за тобой, любовь моя! Хоть на край света! Я прославлю твоё имя величайшими подвигами, которые совершу в твою честь, моя богиня… Имя! Я забыл узнать ее имя!» И Алоизий кинулся за вновь усаживающейся в карету красавицей.

— Я запомню ваше имя, герр Шеффер… А вы запомните мое — Луиза… Хотя, впрочем, совсем скоро мне предстоит стать… Елизаветой!

Вновь завернутая в меха и шубы, прекрасная, как мечта, девушка вынула из муфты свою точеную ручку и обронила в снег белый батистовый платочек. Несчастный студент, опасаясь каждую секунду, что сердце его разорвется от непереносимой тоски, кинулся его поднимать.