Киноэкран стал двигаться в замедленном темпе; затем камера отъехала на облака, плывущие по небу.

Он перекатился на спину и положил руки под голову.

– Обычно засыпаю после секса, но сейчас совсем не хочется.

– Тебе поможет стакан теплого молока. Я принесу.

Он кивнул.

– День был такой долгий. Мне нужно поспать.

Не надевая халата, она прошла в сестринскую комнату отдыха и проверила свои запасы. Сгодится порошковое молоко. Она поставила чайник на горелку и быстро зажгла ее. Хорошо. Она держала себя в руках. Наливая молоко в стакан, она вспомнила про снотворное. Это поможет ему хорошенько выспаться. Она добавила порошок и отнесла молоко в спальню.

– Это поможет тебе расслабиться.

Он все выпил.

– Я ценю твою заботу.

– Теперь я буду о тебе как следует заботиться.

Его веки отяжелели, глаза закрылись. И вскоре он захрапел. Она накрыла его одеялом и легла рядом. Она ожидала, что скоро заснет, но Алексий застонал и отвернулся от нее. Он бормотал во сне: «Уборщики… Трубки… Кондёры дуют… Мы надуем врагов…»

Он бормотал это снова и снова. Что он такое говорил? Уборщики? Трубки? Кондёры?

Она вспомнила слова Кайла о том, как умирают от сибирской язвы. Как она убивает детей, даже младенцев. Медленно. Ужасно.

Ей стало любопытно, что за подарок ей принес Алексий. Она выскользнула из спальни и зашла в кабинет отца. Ей почему-то не хотелось, чтобы кожи касалась одежда. Возможно, она чувствовала себя Евой в Эдемском саду. До того, как она увидела древо познания, до яблока, до падения.

Сняв с упаковки коричневую обертку, она увидела алюминиевый кейс. Что это был за подарок? Она попробовала его открыть, но он был заперт на кодовый замок.

«…попробуй семнадцать…»

Она отсчитала. 1–7. N – двадцать четвертая буква английского алфавита. 1–7–24. Она набрала комбинацию. Замок открылся. Внутри она увидела завернутые в хлопок десятки тонких стеклянных трубок. На каждой имелся кожаный поясок с металлическими шипами, точно собачий ошейник.

Алексий собирался распространить сибирскую язву в трех определенных зданиях. Кайл заставил ее увидеть последствия этого. Люди – мужчины, женщины, невинные дети – задыхаются, их кожа синеет.

Она заметила что-то зеленое под хлопковой подкладкой. Осторожно приподняв край, она увидела пачки сотенных банкнот. Не те ли это деньги, что она помогла украсть из банка «Афины»? Деньги, которыми оплачены ужасные смерти.

Она обратила внимание, что шипы на ошейниках почему-то направлены внутрь, касаясь стеклянных трубок.

И тогда… пришло воспоминание… мальчишка в школе, с которым она целовалась, подарил ей кожаный напульсник. Шел дождь. Они забежали в амбар. Целовались, обжимались. Спустя какое-то время, когда кожаный напульсник высох, она почувствовала, как он впивается в запястье.

«…Когда три ошейника лютого пса выпустят смерть из стекла…»

Она вспомнила из одной лекции Тедеску, что двенадцатый подвиг Геракла состоял в том, чтобы поймать трехголового пса.

Но шипы на этих кожаных ошейниках были направлены в сторону трубок. Если их намочить и высушить, шипы разобьют стекло. Но как должны распространяться споры язвы?

«…горяче-хладное дыхание Эола…»

Кондиционеры! Она взяла мобильник Алексия и открыла список контактов. Имена и цифры со словом «кондёры».

«…не «актеры» – «кондёры», которые должны распространить по воздуху заразу…»

Она решила рассказать об этом Марти. Дрожащими пальцами она набрала его номер.

– Что? – сказал он сонным голосом.

– Не возвращайтесь в лечебницу, – прошептала она. – Здесь Алексий. Он говорил во сне. Когда он проснется, я уверена, он собирается убить меня. Он принес с собой трубки, наполненные порошком сибирской язвы. Он собирается распространять ее через кондёры (а мне слышалось «актеры»), то есть кондиционеры в трех выбранных объектах. И сделают это не смертники, а ночные уборщики. У них будет время уйти. Как я понимаю, они должны будут намочить кожаные браслеты с шипами на этих трeбках и установить их в кондиционеры. Когда кожа высохнет и сожмется, шипы разобьют стеклянные трубки. Горяче-хладное дыхание Эола в кондиционерах распылит споры язвы по всему зданию.

Она услышала его вздох изумления.

– Тысячи умрут.

– Что мне делать?

– Беги.

– Куда? Я его ненавижу, но не могу оставить.

– Я вызываю спецназ и судебных приставов.

– Некогда. Я сама разберусь.

– Как?

«…разобью чертовы трубки…»

– И не вздумайте – и всем скажите – не входить в это здание, – сказала она. – Эта зараза охватит всю лечебницу.

– Подожди, Рэйвен!..

Она сбросила звонок. Она услышала, как Алексий приходит в себя.

– С кем ты говоришь?

Она бросила его мобильник и схватила трубки из кейса.

– Что случилось, Никки? Зачем ты вылезла из постели?

Она взглянула ему в лицо.

– Ты мной манипулировал. Я знаю, ты собираешься меня оставить.

– Неправда. Я возьму тебя с собой, нас не найдут. У меня уйма денег. Мы сможем долго быть вместе.

Она подняла одну трубку над головой.

– Согласно тому, что мне говорили о сибирской язве, если я это разобью, нам останется жить где-то неделю.

– Клянусь, я планировал взять тебя с собой.

– Скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя.

Она раскрыла объятия.

– Иди ко мне последний раз.

Он обнял ее. Она сжала трубку в левой руке.

– Я вижу, ты еще хочешь меня, – прошептала она, – поцелуй меня.

Она подняла руку ко рту. Взяла трубку в зубы. Прежде, чем он ее остановил, она просунула язык ему в рот и раскусила трубку. Осколки с порошком наполнили их рты. Она испытала пронзительную боль.

Один самоубийственный поцелуй в обмен на тысячи жизней.

– Нет!

– Ты меня никогда не оставишь, Алексий, – прошептала она кровавыми губами.

– Ты снова помешалась. Я выбираюсь отсюда.

– Слишком поздно, Алексий. Это был поцелуй смерти.

– Тогда я умру как мученик. У меня еще есть время посеять драконье семя с оставшимися трубками.

Она схватила кейс и подбежала к лестнице. Остановилась у перил. Взглянула вниз. Закрыла глаза. Глубоко втянула воздух. Какого черта. Она уже обречена.

Спотыкаясь вниз по лестнице, она разбила несколько трубок о стену. Поднялась на ноги и побежала вниз. Он пытался схватить ее. Она бросила еще несколько трубок и побежала дальше.