– Как ты узнала об этой пещере с туннелем?

– Старый сторож – Лукус – показал мне. После этого я делала вылазки, когда меня здесь держали.

Воздух был таким зловонным, что Кайл с трудом дышал.

– Зажми нос, Марти. Внутри воздух лучше.

Он шел за ней по каменным ступеням, истертым за долгие десятилетия ботинками и босыми ногами.

Когда она вывела его из подвала в вестибюль, он увидел, что она подняла взгляд на изогнутую лестницу. Взявшись за перила левой рукой, правой она взяла его за руку. Один шаг вверх. Затем другой. Он не использовал с ней быструю имплозивную терапию для акрофобии. Она действительно работала над собой.

– Второй этаж! – воскликнула она, указывая на дверной проем. – Приемные! Интенсивная терапия! Профилакторий! Кафетерий!

– Наверное, тебе было трудно одной? Ты как-то сказала мне, что не можешь выносить одиночества. Однако здесь ты совсем…

– Ну, я не одна. Мне составляют компанию чокнутые призраки. Не волнуйся. Они тебя не потревожат, если не станешь делать мне больно.

Она уселась на диванчик и поманила его. Он сел на стул напротив.

– Ты знаешь, почему твой отец поместил тебя сюда до того, как его перевели в Афины?

– Всякий раз, как у меня случался, как он это называл, шизофренический эпизод, он обращался со мной как с любым из своих глючных пациентов.

– Что ж, а можешь рассказать мне, что с тобой происходило, когда ты была заложницей 17N и МЕК?

Она округлила глаза.

– Это было не по-настоящему. Просто киношные сцены.

«Тихо. Не возражай. Войди в мир ее сценических наваждений».

– Тебе понравилась твоя роль?

– Д-даже не знаю.

– Ты помнишь главные сцены?

Она обхватила лицо ладонями и стала говорить сквозь пальцы.

– Их было так много. И все не в фокусе. В первой части меня долго держали в шкафу. Потом я помогла ограбить банк. Меня чуть не убили взрывом бомбы в пирейском аэропорту. Потом, во второй части, я ехала поездом в такое место, где женщины носят военную форму.

Он должен перевести ее от наваждений к действительным воспоминаниям.

– Как почти все выдающиеся актеры, ты, наверное, черпала опыт из реальной жизни? Это называется вживание в роль.

– Да, верно.

Медленно вывести ее в реальность.

– Насколько ты опиралась в этой сцене на свой реальный опыт нахождения в шкафу, в полной темноте?

Глядя в пустоту, она начала описывать тот мучительный период первых дней после похищения.

– Сперва меня чуть не изнасиловал отец Алексия. Потом Алексий назвал меня отрыжкой американских угнетателей, жадных до нефти. Он сказал, ему хотелось разрезать меня на куски и побросать их волкам.

– Они, наверное, преследовали какую-то цель, если промывали тебе мозги и держали в живых. У тебя есть какие-то догадки, зачем им это было нужно?

– Что-то вроде проясняется, но потом исчезает. Я слышу пугающие вещи, и мне не верится, что я смогу их забыть. Когда я просыпаюсь, они как будто затухают.

Кайл попытался оценить уровень стресса по ее голосу. Раздвоение личности? Деперсонализация? Дереализация? Что бы там ни было, он не мог не давить на нее.

– Члены 17N, которых в итоге поймали, рассказали греческой группе по борьбе с терроризмом, что ты стала одной из них. Ты вела мотоцикл при ограблении банка и фургон при взрыве пирейского терминала.

– Я же сказала: это были киношные сцены, в которых меня держали заключенной.

– Согласно тем, кого арестовали и допрашивали, у тебя были шансы бежать.

– Помоги мне вспомнить, Марти.

– Давай попробуем. Закрой глаза. Представь себя в той сцене, снова в темном шкафу.

– Нет!

– Теперь ты можешь контролировать страх огня и высоты, мысленно погружаясь в такие образы. Если хочешь справиться с этим, тебе придется работать со мной.

Ее глаза закрылись, мельтеша под веками.

– Темный шкаф, – сказал он. – Ты слышишь разговор через закрытую дверцу.

Напряженная тишина.

– Кто-то говорит: операция «Зубы дракона».

– Дальше.

– Посеем зубы как семена. Семена смерти.

– Что еще?

– Спящие воины.

– А про цели они говорили?

Она открыла глаза.

– Это все, что я слышу.

– Ты уверена?

– …черт возьми! конечно!..

Он отпрянул, услышав пронзительный голос Никки. Рискованно давить на нее в таком состоянии, но на кону слишком много человеческих жизней.

– Тебе больше не нужно волноваться о том, чтобы скрывать послание Тедеску. Большинство членов 17N были пойманы после взрыва в Пирее. 17N и МЕК побеждены.

Она уставилась в пустоту. И произнесла тихим, каркающим голосом:

– Вы сказали: 17N и МЕК побеждены?

– Это что-то значит для тебя?

Она сжала кулаки.

– Я могу говорить только с теми, кто скажет: 17N и МЕК побеждены. Я не понимаю.

– Твой отец, директор клиники и режиссер твоего фильма, должно быть, спрятал для тебя за твоими фобиями постгипнотические команды. Они не давали тебе рассказать пророчества Тедеску. Но ты должна рассказать их ФБР.

– Как я могу рассказать то, чего не знаю?

– Может, ты знаешь больше, чем думаешь. Ты помнишь строки, которые говорила Тедеску перед тем, как он умер?

– Нет. Стойте! Да. По сценарию он должен был задушить меня. Но внезапно упал занавес.

– Это, несомненно, была вдохновенная игра. Ты еще кому-нибудь показывала эту сцену?

– Я пыталась рассказать отцу, но он сказал, ему небезопасно это знать. О господи! Он застрелился.

– Он загипнотизировал тебя, чтобы защитить, но теперь, когда ты преодолела фобии, ты можешь вспомнить катрены.

Она закрыла глаза.

– Я помню строки.

– Продолжай. Занавес поднимается. Ты на сцене.

– В башне на семи ветрах безликая богиня устремила в будущее взор. И, зверея царственно, она терзает всех и каждого, точно мясник.

– Богиня без лица что-то значит для тебя?

Она замялась. Губы плотно сжаты. Глаза скользнули вверх. Что-то на верхнем этаже? Что-то на парапете? Лучше пока не давить слишком сильно.

– Отложим пока это, Рэйвен. Следующие строки?

– Под утопленной стеной сбежавший быкочеловек к земле приник. Пятилистником взрывается смертный приговор.