Но это – отдельные выбросы, а по большей части существование текло мирно и спокойно. С востока приходили привлекаемые горячим солнцем американцы, они начинали здесь новую жизнь и чаще всего не жаловались на результаты. Шли годы, прибывали новые поселенцы, основывавшие новые города, просторная земля принимала их, ничуть не меняясь, – они словно растворялись в апельсиновых рощах, и все оставалось по-прежнему.

Наступил новый век, и иссушенная солнцем жизнь побережья приобрела постоянный ритм, которому, казалось, не будет конца. В тысяча девятьсот пятом Уолтер Джонсон, выступавший за фуллертонскую среднюю школу, выбил в игре против санта-анской средней двадцать семь подающих подряд. В тысяча девятьсот одиннадцатом Барни Олдфилд обогнал на своей машине самолет. В тысяча девятьсот двенадцатом Гленн Мартин пролетел на построенном собственными руками самолете от Ньюпорта до Каталины, для того времени – самый длинный в мире полет над водой. Можно, пожалуй, сказать, что, построив в своем сарае самолет, Мартин положил начало аэрокосмической промышленности округа Ориндж. И кто же мог предположить, к чему приведет такая изобретательность, такая бескорыстная увлеченность чудесами механики? В те годы вся жизнь казалась чудесной игрой, разыгрываемой под ясным, безоблачным небом, среди мира и процветания.

И все это… и все это… и все это… И все это исчезло с лица земли.

47

Поездка в Старый Свет что-то сделала с Джимом, он никак не может отделаться от не совсем понятной гнетущей тревоги. Впечатление такое, словно программа, направлявшая его по привычной магнитной дорожке, нарушилась, зациклилась и с навязчивой монотонностью раз за разом повторяет одну и ту же петлю.

И это не только в переносном смысле, теперь Джим все свое свободное время бесцельно кружит по трассам – от Ньюпорта к Сан-Габриэлю, затем к Сан-Диего, к Санта-Ане, к Трабуко, к Гарден-Гроув, снова к Ньюпорту и так далее. Он сидит в машине и смотрит на свою родину. И выписывает круг за кругом, словно затянутый циклической программой поиска неполадок, в которой завелась неполадка. Испортилось программное обеспечение.

Он прерывает очередную поездку, чтобы пройтись по Саут-Кост Пласа.

Гнетущая тревога; каждое зеркало, каждый глянцевый лист тропического растения, каждая яркая ткань отражают эту тревогу, концентрируют ее и усиливают. В шлеме летчика-истребителя монтируется оперативный дисплей, постоянно находящийся в поле зрения, – точно так же воспоминания о каирской ночи накладываются сейчас на все, что видит бесцельно бродящий от прилавка к прилавку Джим. Словно зеленоватая картинка прибора ночного видения: египетские попрошайки, которым не по карману даже жизнь в тех жалких, битком набитых людьми комнатушках. Сколько людей могли бы жить в таком вот строении? Вся эта роскошь, думает Джим, не что иное, как откровенное, сознательное отрицание реальностей нашего мира. Групповая галлюцинация, поразившая все население Америки.

Джим устал блуждать по лабиринту молла, среди лунатичных его обитателей и бдительных полицейских, он ищет глазом скамейку и садится. Джим потерял ощущение времени и направления, у него кружится голова, к горлу подступает тошнота. У витрины видеопрокатного заведения отирается компания подростков. Они поворачиваются и начинают глазеть на Джима; все ясно, написано на их любопытных мордах, типичный передозняк. «И ведь правда передозняк, – думает Джим. – Я принял слишком большую дозу Саут-Кост Пласа». В надежде на спектакль ребятишки бросают свою витрину, подходят, становятся кругом. К крайнему их разочарованию, Джим поднимается и уходит без всякой посторонней помощи. Дефектный автопилот все же проводит его через путаницу эскалаторов и уровней к бетонированной стоянке, к машине. Он звонит Артуру.

– Артур, дай мне, пожалуйста, какую-нибудь работу. У вас там ничего не намечается?

– Да, ты как раз вовремя. Сегодня сможешь?

– Да. – Джиму сразу становится легче, ведь теперь переполняющее его омерзение выразится в действии.

Той же ночью они с Артуром организуют удар по «Эрспейс текнолоджи корпорейшн», одному из поставщиков комплектующих для ядерных реакторов, обеспечивающих энергией старые химические лазеры космического базирования. То же самое рандеву в глубине складской автостоянки, те же самые парни перегружают в машину Артура такие же, как и прежде, ящики. Место сегодняшней операции – Сан-Хуан-Хот-Спрингс; несмотря на все меры безопасности – в их число входят даже самонаводящиеся снаряды с тепловыми головками, установленные по верхней кромке забора, – удар по главному производственному корпусу оказывается успешным. Все изготовленное из композитов оборудование рассыпается в пыль.

Однако наутро усталый, выжатый, как тряпка, Джим с горечью осознает, что ничего, собственно, не изменилось. Он вернулся в свою крохотную, засунутую под трассу квартирку с тем же самым сосущим чувством тревоги, и приглушить это чувство нечем. Музыка? Все свои записи он слушал уже по сто раз. Книги все прочитаны. Наклейки с апельсиновых ящиков – так они вообще смеются ему в лицо. Он выучил наизусть все свои карты, просмотрел все видеокассеты, изучил все программы по мировой истории. Эта квартира – капкан, большой, сложный, с уймой прибамбасов капкан, поставленный не на кого-нибудь другого, а на него лично. Нужно вырываться. Джим осматривает захламленную, покрытую пылью комнату; как же он прежде-то ее терпел? Очень странно.

И тут звонит телефон.

– Ну, как дела? – спрашивает Хана.

– Прекрасно! Слушай, как хорошо, что ты позвонила! Заходи ко мне сегодня, ладно?

– Спасибо, зайду.

К захлестнувшему Джима облегчению примешиваются и другие, не столь легко определимые ингредиенты; вот, скажем, такая же радость вспыхивает в нем, когда звонят Эйб или Таши и просят что-нибудь сделать, организовать. Ощущение того, что вот этот человек считает его своим другом и первым идет на контакт – ведь по большей части инициатива достается на долю самого Джима.