— Сколько еще вы должны ему?

— Чуть менее сорока тысяч.

— Я сегодня же велю своему поверенному привезти Одинцову данную сумму. Чтобы он впредь не смел докучать вам, — тут же вынес вердикт фон Ремберг.

И девушка удивлено воззрилась на него и невольно произнесла:

— Но это большие деньги, сударь. Неужели вы располагаете такими…

— У меня есть средства, Светослава, — заявил молодой человек. — И я ваш муж. Оттого я разрешу ваши дела незамедлительно. И потребую от вас лишь одного, чтобы вы более не встречались с Одинцовым.

— Но я не водила с ним знакомства. Лишь на ассамблеях я… — пролепетала она тихо.

— Вы поняли, чего я требую? — перебил ее фон Ремберг, помрачнев. — Никаких танцев и разговоров. Вы даете мне слово?

— Да, если вам будет это угодно, — кивнула она тихо, в душе ликуя, потому что поступок фон Ремберга избавил ее от докучливого неприятного общества Одинцова, который явно пытался получить от нее больше, чем просто дружбу. И в данный миг она была благодарна Кристиану за это.

— Кто управляет ткацкой мастерской? Григорий Иванович? — задал он следующий вопрос.

— Я сама слежу за изготовлением тканей, — объяснила она уже как-то важно и удрученно добавила: — Григорий Иванович очень занят делами деревень и заключением договоров на продажу будущего урожая. Он постоянно в разъездах и так устает, бедный, что ему недосуг заниматься еще и мастерской.

Ее фраза тут же напрягла фон Ремберга, потому что он отчетливо услышал жалостливые и даже нежные нотки в мелодичном голосе Славы. Молодой человек устремил свой пронзительный взор прямо в лицо девушки, отчаянно желая подробнее узнать об отношениях Артемьева и Славы.

— И что ж, Артемьев нынче исполняет обязанности управляющего?

— Да. Гриша очень помогает мне. Не знаю, что бы я без него делала.

Фон Ремберг нахмурился и продолжал:

— Однако я вернулся. И в настоящее время ему предстоит доказать мне, что он достоин этой должности. Не думаю, что этот мальчишка так уж необходим.

— Но, — начала Слава.

— Сударыня, не спорьте. Если я сочту нужным уволить его, то так и будет. Да и это его проживание у нас в доме совершенно недопустимо.

— Отчего же? Он мой брат.

— Он молодой мужчина. И я не потерплю, чтобы досужие сплетники склоняли и пятнали мое имя. Артемьев должен съехать из этого дома немедленно!

— Но Гриша мне сильно нужен, здесь, в усадьбе. Без него мне не обойтись.

— Нужен для чего? — тут же перебил ее фон Ремберг, бледнея и чувствуя нарастающее недовольство от ее слов.

— Ну как же? Я очень нуждаюсь в его обществе. Мы все обсуждаем вместе. Наши дела, предстоящие планы. Он часто гуляет со мною по саду и сопровождает в лавки. Да и вообще, он составляет мне компанию за трапезами. Я прошу вас, сударь, позволить Григорию Ивановичу проживать в нашем доме. Мне это очень необходимо, поймите, — она уже просто взмолилась, устремив на мужа просящий и какой-то требовательный взгляд.

Слава девушки вызвали у фон Ремберга возмущение и подозрение, что девица неравнодушна к этому мальчишке, ибо так настойчиво требовала у него оставить Артемьева в доме. Он прищурился. Немедля направил пальцы ладони в ее сторону, настойчиво пытаясь считать мысли и подтвердить свои догадки о том, что девица влюблена в своего названого брата, который не был ей родным и оттого казался вполне подходящим кандидатом в возлюбленные. Но, как и накануне, Кристиан не смог ничего прочитать в мыслях девушки и от этого начал впадать в раздражение. Он хотел знать, что она думала о Григории, но не мог этого выяснить. От этого напряженного неведения молодой человек ощутил, как у него пересохло в горле. Он сверлил Славу взором и все более мрачнел. Он должен был довольствоваться тем, что она говорила ему. Но прекрасно знал, что она будет говорить ему лишь то, что посчитает нужным, а не все. А он хотел знать всю правду и немедленно.

Глаза молодого человека прошлись несколько раз вверх и вниз по стройной фигурке Славы в голубом платье, сидящей перед ним в бархатном кресле. Уже не в силах сдержать свой порыв, фон Ремберг стремительно приблизился к ней и, склонившись, притиснул свою ладонь к ее платью, внизу живота. Слава отшатнулась. Тут же просветив рукой ее внутренности и увидев, что ее девственная плева не тронута, как и прежде, Кристиан судорожно выдохнул, с облегчением отметив, что Людвиг был прав и девушка все еще чиста.

В следующий момент он переместил свою ладонь на ее чело и обхватил пальцами лоб Славы, уже сильнее направив свою энергетическую силу в ее голову, пытаясь вновь считать мысли, уже при прикосновении. Но и в этот раз он увидел лишь внутренние строение ее головы и все. Ни единой мысли или даже намека на слова он не различил. Он не мог считать, о чем она думала в этот миг.

Вдруг Слава опомнилась и, проворно скинув со своей головы его тяжелую ладонь, выдохнула:

— Что вам угодно, сударь?! Прекратите эти вольности.

Фон Ремберг быстро отстранился от нее, окатив девушку недовольным взором, и процедил проклятье через зубы.

Он прошелся взором по своей молоденькой жене. Как и раньше, ее аура была светло-золотистой, без изъянов и темных пятен, что говорило о чистоте ее помыслов и тела. Но он безумно хотел знать, влюблена ли она теперь в Григория или нет. Существо фон Ремберга прямо взбунтовалось при одной мысли только о том, что она может быть неравнодушна к Артемьеву. Ибо сейчас молодой человек отчетливо жаждал, чтобы Слава проводила свое время только в его обществе, фон Ремберга, как это и было полгода назад. И он не собирался делить ее внимание с кем бы то ни было. Оттого его следующий вопрос прозвучал с вызовом:

— Насколько я помню, полгода назад вы одевались в невзрачные одеяния, как монашка. Отчего же ныне вы сменили свои наряды и решили выставлять свои прелести напоказ?