– Ксантисс оханту сцефис тиуч! Ксантисс шуатэ никмейя!

Манили в пучину глаза Рэкфис. И звучал голос Ипполиты: «Будь нашей…»

«Посланная Небом, будь нашей ЦАРИЦЕЙ!»

– Я бы очень этого хотел, Эйе! Ты удивлена?

Удивлена ли она?! У семиарха Эйе Ллум Анх Шестой, смотрителя Запредельного Кшарха «Распутство», не хватило даже воздуха в лёгких, чтобы ответить! Да и подходящих слов в оперативной памяти – не нашлось…

Они сидели вдвоём, в уютном помещении с двумя окнами. За стеклом одного раскинулся лес. Он так плотно обступал дом, что почти касался его стен, когда шевелил многочисленными ветками, отзываясь на навязчивые приставания ветерка. Должно быть, вовсю пели птицы, но звук не долетал сюда, в эту укромную резиденцию Второго. В окне на соседней стене – неожиданно убегала вдаль река, извиваясь змеёй по равнине. Здесь никакого леса не было и в помине – только простор, вдоль по обоим берегам.

Это несоответствие не укладывалось в голове, и объяснялось ещё более неожиданно – на самом деле не было ни леса, ни реки. Как не было и окон – только стилизованные под них анимированные панно-голограммы. Помещение, в котором сидели Второй и Шестая, находилось на «минус двенадцатом» уровне, под поверхностью Локоса.

Не утаить того, что скрыть невозможно – ей нравился он. Эйе знала, ничего путного из этого не выйдет, но разве она могла отказаться от счастья видеть его, слушать, помогать? Или хотя бы просто молчать и касаться его руки. Что чувствовал Инч, Эйе не знала, но в душе надеялась на ответные чувства.

Сегодня, после длительного перерыва, он сам позвал её. Без какой-либо видимой причины. Без спешки и нервов. Просто связался по личному каналу, и устало попросил: «Приди…»

Она не спросила, зачем? Спросила только, куда? Бросила все свои дела и пришла.

– …Эйе, как ты думаешь, кто даёт лицензию на ярость? Во всяком случае, не Вселенский Разум, в который мы обязаны верить. Я не оговорился – именно обязаны. Но верим ли?

Эйе Ллум Анх Шестая напряжённо ожидала каждого последующего слова. С опаской. С замиранием сердца. Это было совсем не то, чего она напридумывала, стремясь сюда. Хотя, казалось бы… чего ещё ожидать от конфиденциальной встречи один на один, в тайных апартаментах, в недоступном простым смертным месте? Однако беседа с первой минуты пошла не о чувствах. Вернее, не об их собственных чувствах.

– Я не буду ставить тебя в неловкое положение, не буду выяснять степень твоей веры, Эйе. Мне нужно твоё молчаливое присутствие и… быть может, мысленное согласие.

Она машинально, как всегда, когда нервничала при встрече с ним, сняла с шеи медальон из арцола. Повертела в руке и положила на предметную плиту, заменявшую подоконник. Выпуклое изображение детского лица на медальоне уставилось рваными сквозными ранами глаз в полусферический потолок. Девятилучевые звёзды ВПИТЫВАЛИ изображение над собой и под собой. Волосы девочки разметались лучами во все стороны, но от них исходило всё что угодно, только не тепло. Странное светило с нечеловеческим выражением девичьего лица.

А лицо Шестой сегодня, на удивление, было очень привлекательным. Глаза, обычно блёклые, серые – светились ровным тёплым светом. И оттого всё прочее отступало на второй, фоновый план – и полнота, и заметное родимое пятно перед левым ухом.

Именно они – Второй и Шестая – как никто из Высшей Семёрки, нынче находились на грани балансирования между двумя равными возможностями дальнейшего развития подведомственных Кшархов. Первой была – незыблемость, подтверждённая испытаниями в прошлом. Второй – лавинообразная цепочка нарушений, ведущая к ревизии Кшархов, а стало быть, и к изменению устоев Мира. Смотрителям Запредельных Кшархов «Насилие» и «Распутство» было о чём задуматься.

– Эйе, тебе не кажется, что мы замахнулись на большее, чем должно… чем замышляли создатели сущего… Цивилизация Локоса решила проблемы совершенствования личности насильственным путём.

Глаза Шестой вспыхнули. Она глубоко вдохнула, порываясь возразить.

– Да, милая. Именно так! – опередил её Второй, а слово «милая» остановило возможную фразу. – Вся эта твоя оллиэфсия в любой момент, при расколе общества и начавшемся брожении в умах, может стать бомбой, которая окончательно взорвёт нашу цивилизацию изнутри. Так же, как и мой «Вечный Поход»… Похоже, он уже сделал это. Даже если пока изменения не бросаются в глаза, всё равно Локос – уже не тот, что был до Проекта. Ты пойми одно – и НАСИЛИЕ, и РАСПУТСТВО, под которым на самом деле подразумевается евгеническое регулирование наследственности, а стало быть, завуалированное насилие над личностью, растянутое во времени… есть две сестры. И ещё неизвестно, какая из них старшая. Это длилось бы ещё многие века – наш застой имел большущий запас прочности. Но мирозданию было угодно, чтобы испытания пришлись именно на наше поколение. Сегодня среди посвящённых в Угрозу – практически вся планета. Но это на уровне слухов. Настоящих Посвящённых, знающих хоть что-то определённое, намного меньше – не более одной пятидесятой части населения. И среди них большинство одинаково верят и в Высший Разум, и в Угрозу Чёрных Звёзд. Но задумывались ли они о разительном противоречии этих двух понятий, поставленных рядом? Это противоречие и нелогичность исчезают только при утверждении, что и Высший Разум, и Угроза – суть одно и то же…

«Как?! – вскрикнули глаза Шестой. – Ты в это веришь?»

Слов не требовалось, зачастую они общались взглядами и жестами. В условиях контроля этот интуитивный разговор мог быть очень полезен.

«Да! – Второй на секунду прикрыл веки. – Верю!»

– Вот потому-то я и сказал, что мне нужно твоё молчаливое согласие – оно добавит мне сил. Поэтому я очень хочу, чтобы они… вторглись на Локос! Хочу не ждать, а действовать!

От последних двух фраз лицо Эйе дёрнулось. Она сделала видимое усилие над собой. Помолчала. И, наконец, приняла решение. Когда их взгляды опять встретились, в глазах Шестой плавало незримое «СОГЛАСНА»… Вслух же она спросила:

– Но если, по-твоему, не Вселенский Разум… Значит ли это, что лицензию на ярость выдаёт…

– Значит! Приказы всегда исходят из одного-единственного источника. Сверху. Стоящий выше всех отдаёт их. Любая власть, как бы она себя ни позиционировала в глазах общества и, тем более, в собственных глазах – всегда над законом. Осознаёт она это или нет. Родивший такое жестокое дитя, как «закон» – понимает, что однажды «оно», если понадобится, не пощадит и его самого, но… Внутри он этому сопротивляется и неизбежно допускает своё верховенство в те моменты истины, когда нужно определить личное отношение к возникшей ситуации… Ты же знаешь истину, известную любому обладателю власти, правду, тщательно скрываемую от подчинённых, – во имя высшей цели можно преступить любой закон, обосновав это преступление «крайней необходимостью»! Лицензию выдам Я! – Второй весь выплеснулся в этих угрожающих словах, но тут же смягчил тон и уточнил: – С твоей помощью, Эйе…