Ждут ли от нас агрессии сейчас? Безусловно, нет – мы не сказали вслух ни слова протеста.

Успеют они среагировать, если я начну первый, без лишних слов? Если не первый, то точно успеют. Скорее всего, у них появится новый «грешник» для смолы и перьев – верующие будут в восторге.

А если все же первый? А мы проверим.

– Ну как скажешь! – сказал я громко и отчетливо, увидев краем глаза, как слегка дернулась Дрика при этих словах – она поняла.

– Сумки возьму,– сказал я, кивая в сторону нашего «обменного фонда», лежащего на земле.

Тучный просто коротко кивнул, толстые и мощные его руки даже на миллиметр не придвинулись к висящему на боку автомату. Они ничего от нас не ожидали. Пулеметчик даже смотрел куда-то в другую сторону. Бунты начинаются не так. Бунты начинаются со споров и претензий.

Современные автоматы, исключая наш родной «калашников», для рукопашной не предназначены. И с трехточечной подвески драться ими тоже несподручно. Поэтому Маркус просто получил ногой в солнечное, каблуком, с ходу, со всей дури, на которую я был способен, а дури у меня много. И выбыл из списков противостоящих нам противников.

Запомнился только открывающийся в удивлении рот здоровяка. Пуля ударила его в переносицу, сломав очки пополам. Странно, что я так точно попал: я начал стрелять почти не целясь, полагаясь на то, что с такой дистанции все равно не промахнусь, но так…

Они стояли почти на одной линии от меня, когда я сместился к Маркусу,– так получилось. И они действительно не ждали. Я просто провел по ним длинной очередью, на половину магазина примерно, следя больше не за прицелом, а за тем, чтобы ствол не увело. Промахиваться трудно с такого расстояния – это как ножом тыкать. Автомат трясся в руках, гильзы летели струйкой, по плавной дуге. Второй, стоящий за толстяком, тоже свалился почти сразу от нескольких пуль, в грудь и шею. Третий поймал все в грудь, в бронепластину. «Плэйт-карриер»[12]его защитил, но дыхание все же сбил, не дав быстро вскинуть автомат.

Пулеметчик в это время дернулся в сторону, пытаясь вскинуть свое неповоротливое оружие, и, споткнувшись, завалился на асфальт. Периферийным зрением я увидел Дрику, стоящую в классической стойке для ведения огня из автомата – так, как я ее учил. С пламегасителя часто срывались хвосты пламени, она стреляла уверенно и ловко, как стреляют люди, кому оружие так же привычно, как собственные руки. Не срываясь в истерику длинных очередей, не делая пауз, чтобы убедиться в результате. Это и называется «огнем на поражение». Окончательное поражение, насмерть.

Это произошло так быстро, что я даже не стал в него стрелять, вновь открыв огонь по тому, которого поначалу защитил бронежилет. Тот дернулся, крутанулся на подгибающихся ногах – и осел, грузно завалившись набок. Дрика, кажется, тоже успела в него выстрелить.

Два «хамви», наверняка заправленные. За руль – и ходу… Нет, не так, другая мысль была… до этого. Помню, что удачней… в башке одновременно бардак и какая-то кристальная ясность мышления. Это как так сочетается, интересно?

Шаг в сторону, к Маркусу, ни за что получившему и сейчас пытающемуся поймать дыхание, без особого успеха, впрочем.

– Ключ! Ключ от «барона», который тебе отдали вчера! Где? Быстро!

Точно, вот оно… как там было? «Заправлен и загружен»?

– Ключ!

Смотрит непонимающе. Да он же в карман его совал, я помню. Я даже сейчас его вижу, через натянувшуюся ткань брюк. Пистолет в левую, чтобы не дернулся – он до сих пор вооружен,– рывком его набок, правой рукой в карман. Есть! Маленький блестящий плоский ключ с белой бирочкой на такой забавной, словно из крошечных шариков, цепочке. И бортовой номер на ней написан, кривоватыми синими буквами.

– Вставай, Маркус, хватит отдыхать! – потащил я его за шиворот, продолжая, впрочем, держать под прицелом.

Огляделся. К нам не бежали, хотя люди в разных местах аэродрома были. Это правильно: зачем к нам бежать? Охрана далеко, у самого периметра, им пока понять надо, что делается, а кто не охрана, тот погодит, сам под пули лезть не станет. Но в любом случае – у нас секунды лишней нет. Может быть, вообще нет, даже не лишней, но будем надеяться, что есть.

Короткий взгляд в сторону трупов, мучительная мысль о том, что столько добра пропадает! И наши сумки. Мой «зиг» в конце-концов!

А, ладно, жадность фраеров губит, это даже дети знают. Добра нахапаешься, а время потеряешь, и кто-то догдаливый грузовик поперек полосы поставит – вон их сколько на стоянке, и все на ходу. И люди рядом.

Маркус поднялся на ноги с грехом пополам, все еще неспособный нормально дышать, согнутый «перочинным ножиком», держащийся за живот, и я вытащил у него из кобуры армейскую «Беретту М9», отшвырнув ее в сторону.

– Бегом, к самолету! – толкнул я его.– Бегом, шевели задницей!

Сомневаться в том, что я готов его убить, Маркус не стал. Я у него на глазах застрелил нескольких человек, и это его убеждало, хотя именно в него стрелять я был не готов, и если бы он полез в драку, то я бы не выстрелил. Но и разубеждать не стал. Он старательно шевелил заплетающимися ногами, хватал воздух ртом и – вот ирония – понемногу «продышался», именно пробежки ему, видать, и не хватало. Ну и я его за шиворот тащил изо всех сил.

– В кабину, быстро! Дрика, за ним! Держи на прицеле: глазами моргнет – стреляй.

Надо его так посадить, чтобы все зеваки видели. Они видят трупы на бетоне, видят кровь, которая на сером разлилась ярко-рубиновыми лужами, видят все, просто не вмешиваются. У многих есть рации – наверняка докладывают, паникуют и сообщают, что главный на аэродроме – в заложниках.

А Дрика совсем с ума сошла, с цепи сорвалась, губы сжаты, лицо злое, убьет любого, кто на пути окажется. Впервые дошло по-настоящему, что ее ожидало? Женское взыграло? Это хорошо – в иных обстоятельствах оно сильней мужского, главное, на правильные кнопки нажать, как Преподобный сделал. Задень женщину, пусть даже такую еще незрелую, как эта голландка, за то, за что задевать нельзя,– и ты покойник.

Маркус все это чувствовал, старался быть тихим и незаметным. В кабине сумки, в сумках ящики. Прямо на полу автоматы, завернутые в брезент. Ты гля, компенсация за оставленный и брошенный «обменный фонд».

Вперед, на пилотское место, слева… так, ключ куда… тут вообще тумблер перекидной, никакого ключа не надо.

– Маркус, а ключ от чего? – рявкнул я.

– От багажного отсека,– ответил он.

– Спасибо.

Можно было и не пылить, и не орать на него – и так полетим. Да и отсек можно через салон разгрузить без проблем. Да откуда я знал? Впрочем, хрен с ним. Так, где здесь что? В основном все как в «сессне» или другом легком самолете, революционной компоновкой никто не увлекался. Так, не до проверок, на авось… Запускаем сразу, плевать на все… И рулим, рулим отсюда.