– Это, значит, вы и есть юная мисс. Мне сказали, что выдолжны прийти.

– Какая она красивая, – прошептала Чарли. У нее задрожали руки,так ей хотелось коснуться этой шелковистой кожи. Ока увидела темный, спокойный,чуть увлажненный конский зрачок... и влюбилась с первого взгляда.

– Вообще-то это мальчик, – сказал грум и украдкой подмигнулРэйнберду, не подозревая, что он за птица, поскольку видел его впервые. – Внекотором смысле.

– А как его зовут?

– Некромансер, – сказал грум. – Хочешь погладить? Чарлинеуверенно приблизилась. Лошадь опустила морду, и девочка ее погладила. Зналабы Чарли, что она зажжет полдюжины костров, только бы прокатиться верхом – приусловии, что Джон будет рядом... но Рэйнберд сразу понял это по ее глазам иневольно улыбнулся.

Она случайно обернулась и поймала его улыбку; на мгновениеее рука, гладившая лошадиную морду, повисла в воздухе. Что-то ей не понравилосьв этой улыбке, а уж, кажется, в Джоне ей нравилось решительно все. Онавоспринимала людей интуитивно, не задумываясь: для нее это свойство было стольже неотъемлемым, как голубые глаза и пять пальцев на руке. И отношения у неескладывались на основе первоначального ощущения. Хокстеттер ей не нравился –она тотчас почувствовала, что он смотрит на нее как на лабораторную пробирку.Как на объект исследования.

Но к Джону она привязалась сознательно – он столько для неесделал, он такой добрый, к тому же он натерпелся из-за своего уродства...одного этого было достаточно, чтобы почувствовать в нем родственную душу ипожалеть. Разве она сама оказалась здесь не потому, что природа создала ееуродцем? И при всем при том Джон был из тех людей – вроде мистера Рочера,владельца закусочной в Нью-Йорке, который частенько играл в шахматы с ее отцом,– чья душа потемки. Старый Рочер всегда ходил со слуховым аппаратом, на руке унего была татуировка – голубоватый нечеткий номер. Однажды Чарли спросила отца,что это значит, и папа, взяв с нее слово, что она никогда не спросит об этоммистера Рочера, пообещал как-нибудь все объяснить. Но так и не объяснил. Покаони играли в шахматы, Чарли смотрела телевизор и жевала ломтики колбасы,которые приносил ей Мистер Рочер.

Случайно подсмотренная улыбка Джона озадачила, дажеобеспокоила ее, и впервые она задала себе вопрос: о чем он думает?

И тут же все вновь заслонило изумление перед этимчетвероногим чудом.

– Джон, – спросила она, – что такое «Некромансер»?

– Ну, это что-то вроде волшебника, чародея.

– Волшебник... чародей... – повторила она с нежностью,словно пробу слова на вкус. Ее рука гладила черную шелковистую мордуНекромансера.

За ним пришли двое. Одного он видел на ферме Мэндерсов.

– Вставай, дружище, – сказал тот, чье лицо было ему знакомо.– Прогуляемся.

Энди глуповато улыбнулся, но внутри у него все оборвалось.Не к добру это. Что-то случилось. Иначе бы не прислали этих молодцов.Разоблачен? Скорее всего.

– А куда?

– Разберемся.

Его отконвоировали к лифту, но, поднявшись в бальный зал,повели не к ВЫХОДУ в сад, а в глубь особняка. Они миновали машбюро и вошли внебольшую приемную, где секретарша печатала на ИБМ какие-то бумаги.

– Вас ждут, – сказала она.

Они обогнули справа ее стол и, открыв дверь, очутились вскромном кабинете с эркером, из которого открывался вид на пруд сквозь ажурнуюкрону ольхи. За старомодным бюро с откинутой крышкой сидел пожилой мужчина свыразительным умным лицом; щеки у него были кирпичного цвета, но скорее отсолнца и ветра, подумал Энди, нежели от злоупотребления спиртным. Он взглянулна Энди, потом кивнул двум сопровождающим.

– Благодарю вас. Вы можете подождать в приемной. Те вышли.

Мужчина за столом пристально изучал Энди: ответом ему былаглуповата улыбка. Энди богу молился, только бы не перепутать.

– Здравствуйте, – сказал он. – Кто вы?

– Меня зовут капитан Холлистер, Энди. Можете звать меня Кэп.Говорят, я заведую этой лавочкой.

– Рад познакомиться. – Энди постарался улыбнуться пошире.Одновременно возросло внутреннее напряжение.

– У меня для вас, Энди, печальная новость.

(господи, неужели Чарли, что-то случилось с Чарли)

Умные глаза Кэпа следили за его мимикой, они были так хорошозамаскированы сетью симпатичных морщинок, что не сразу можно было распознатьхолодный и пытливый взгляд.

– Печальная?

– Да, – сказал Кэп и замолчал. Повисла невыносимая пауза.Кэп принялся разглядывать свои руки, аккуратно сложенные на пресс-папье. Энди струдом сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку. Наконец Кэп поднял на негоглаза.

– Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлойночью.

Энди не пришлось изображать изумление – у него отвислачелюсть. Сначала нахлынула волна облегчения, затем ужаса. И над всем этим, каквспышка молнии над взбаламученным морем, догадка – теперь все переменилось...но как? Как?

Кэп не сводил с него глаз. ОН ПОДОЗРЕВАЕТ. ЧТО-ТОПОДОЗРЕВАЕТ. НО ОСНОВАНЫ ЛИ НА ЧЕМ-ТО ЕГО ПОДОЗРЕНИЯ ИЛИ ОН ПОДОЗРЕВАЕТ ПОДОЛГУ СЛУЖБЫ?

Сотни вопросов. Нужно время, чтобы их обдумать, а временинет. Решать надо с ходу.

– Вы удивлены? – спросил Кэп.

– Он был моим другом, – сказал Энди просто и удержался,чтобы не сказать больше. У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, онготов протянуть любую паузу (как, например, сейчас) в расчете на то, что за"а" у Энди последует "б", ибо язык нередко опережает мысль.Испытанный метод допроса. И наверняка, чувствовал Энди, в этом лесу не одназападня. Пиншо... Всему виной эхо, это ясно. Эхо, которое привело к рикошету.Он дал ему посыл и вызвал рикошет, и рикошет разорвал его на части. Все так, нораскаянья Энди не испытывал. Только ужас... и еще радость пещерного дикаря.

– Вы уверены, что это... я хочу сказать, иногда несчастныйслучай легко принять за...

– Увы, это не несчастный случай.

– Он оставил записку?

(и обвинил во всем меня?)

– Он надел нижнее белье своей жены, включил на кухнемусоросборник и запустил в него руку.

– Ка... какой ужас... – Энди так и сел. Не окажись за нимстул, он бы сел на пол. Ноги стали ватные. Он таращился на Кэпа Холлистера,борясь с подступающей тошнотой.