Они без труда преодолели завал, однако запах дыма становилсявсе явственней, все острее; послышался сухой треск, и когда искра, описав дугу,коротко обожгла ее, как крапива, прежде чем погаснуть, вдруг ей открылось, чтоона голая. Голая и (а леса горят) свободная, раскованная, парящая – мчится наНекромансере к свету.

– Быстрее, – шептала она. – Ну, быстрее же, быстрее...

И вороной красавец прибавлял. Ветер гремел у Чарли в ушах.Ей не надо было дышать: воздух сам врывался в легкие через полуоткрытый рот.Прогалы между вековыми деревьями заливало солнце цвета потускневшей меди.

А там, впереди, свет – там кончается лес и открываетсяравнина, по которой Некромансер будет нести ее, не зная устали. Позади пожар,отвратительный запах дыма, запах страха. Впереди солнце и далекое море, кудапримчит ее Некромансер, а там ее наверняка ждет отец, и они заживут вдвоем ибудут таскать полные сети серебристых скользких рыбин.

– Быстрее! – ликующе кричала она. – Давай же, Некромансер,еще быстрее, еще...

И в этот миг там, где расширяющаяся воронка света выводилаиз леса, появлялся силуэт и закрывал собой световое пятно, блокировал выход. Впервую секунду – это повторялось из сна в сон – ей казалось, что она видитотца, ну, конечно, это он, и от счастья ей становилось больно дышать... но ужев следующий миг она цепенела от ужаса.

Она успевала лишь сообразить, что этот некто слишком высок,слишком широк в плечах – на кого он похож, до жути похож, даже силуэтом? – аНекромансер уже кричал и осаживал.

РАЗВЕ ЛОШАДИ КРИЧАТ? Я И НЕ ЗНАЛА, ЧТО ОНИ КРИЧАТ...

Пытается удержаться и не может, а конь встает на дыбы и...нет, он не кричит, он ржет, но столько в этом человеческого отчаяния, и где-тосзади раздается такое отчаянное ржанье, и, господи, мысленно восклицает она,там лошади, много лошадей, а леса горят...

А впереди силуэт, страшный этот человек, заслонивший собоюсвет. Человек начинает приближаться, а она, она, беспомощная, лежит на земле, иНекромансер мягко тычется мордой в ее голый живот.

– Только лошадь мою не трогай! – кричит она надвигающейся тени,отцу-призраку, который на самом деле не ее отец. – Только не трогай лошадей!Пожалуйста, не трогай лошадей!

Но тень все приближается и уже поднимает пистолет – и тутона просыпалась, иногда с криком, иногда без, дрожа и обливаясь холодным потом,понимая, что ей опять приснился этот ужасный сон, и опять она не может ничеговспомнить – только бешеную, умопомрачительную скачку по лесной просеке и запахдыма, только это... и еще боль – от того, что ее предали.

И если наутро Чарли приходила в конюшни, она особенно нежногладила Некромансера, она прижималась щекой к его теплой груди, и вдруг ееохватывал ужас, которому не было имени.

Атмосфера похорон была гнетущей.

А настроен Энди был совсем иначе – головная боль отпустила,да и сами похороны, в сущности, для него лишь предлог остаться наедине с Кэпом.Энди относился к Пиншо неприязненно – более сильного чувства он, каквыяснилось, не заслуживал. Он плохо умел скрывать свое высокомерие и совсем нескрывал удовольствия от того, что может помыкать кем-то, и это обстоятельство,помноженное на озабоченность судьбою Чарли, свело практически на нет чувствовины, возникшее было у Энди из-за случайного рикошета, который он вызвал вголове Пиншо. Рикошета, который изрешетил его мозг.

Эффект эха случался и раньше, но у Энди всегда былавозможность поправить положение. Что он с успехом и делал, пока им с Чарли непришлось бежать из Нью-Йорка. В мозгу человека глубоко заложены, точно мины,всевозможные страхи, комплексы, импульсы – суицидальные, шизофренические,параноидальные, даже мания человекоубийства. Посыл выполняет роль своего родаподсказки, и, если подсказка упадет в любую из этих темных шахт, можетпроизойти взрыв. У одной домохозяйки, проходившей курс «Скинем лишний вес»,появились тревожные признаки кататонии. Другой его подопечный, мелкий служащий,признался в том, что его так и подмывает достать с антресолей армейскийпистолет и сыграть в русскую рулетку, причем это желание ассоциировалось у негос рассказом Эдгара По «Уильям Уилсон», читанным еще в школе. В обоих случаяхЭнди удалось остановить эхо, не дать ему, набрав скорость, превратиться вгубительный рикошет. Что касается мелкого служащего, тихого светловолосогобанковского клерка, то тут хватило дополнительного посыла и легкого внушения,что он никогда не читал этого рассказа По; ассоциация – какова там она ни была– оказалась прерванной. В случае же с Пиншо возможность остановить эхо ни разуне представилась.

С утра зарядил холодный осенний дождь; они ехали напохороны, и всю дорогу Кэп только и говорил что о самоубийстве Пиншо – ононикак не укладывалось у него в голове. Ему казалось невозможным, чтобы человеквзял и... сунул руку в эту мясорубку. А Пиншо сунул. Именно Пиншо – сунул. Сэтого момента для Энди атмосфера похорон стала гнетущей.

Во время погребения они стояли особняком, в стороне отдрузей и родственников покойного, сбившихся в кучку под сенью черных зонтов.Тут-то Энди и понял, что одно дело вспоминать высокомерие Пиншо, его осанистуюпоходочку эдакого пигмея, возомнившего себя Цезарем, мерзкую застывшуюулыбочку, словно у него парез лица, – и другое дело видеть изможденную бледнуюжену в трауре, держащую за руки двух мальчиков (младший, видимо, ровесникЧарли, оба они совершенно оглоушенные, с отсутствующим выражением лица, точноих накачали успокоительным), прекрасно понимающую (не может не понимать), чтовсе вокруг знают, в каком виде нашли ее мужа, а нашли его на полу, в ее нижнембелье, с отхваченной по локоть правой рукой, напоминавшей отточенный карандаш,и везде кровь – в раковине, на буфете, на шкафчиках «под дерево»...

Энди стало нехорошо. Он согнулся под холодным дождем, борясьс подступающей тошнотой. Речь священника воспринималась как бессмысленныезавывания.

– Я больше не могу, – сказал Энди. – Мы можем уйти отсюда?

– Да, конечно, – сказал Кэп. Он и сам выглядел неважно,посерел, осунулся. – За этот год я достаточно насмотрелся похорон.

Они незаметно отделились от общей группы, стоявшей кружкомвозле выкопанной могилы; а рядом – гроб на ходовых роликах, искусственный дерн,побитые дождем цветы с облетающими лепестками. Они шли рядом в сторонугравийной дорожки, где в хвосте траурного кортежа пристроилась малолитражкаКэпа – «шевролевега». Таинственно шелестели ивы, рон дождевые капли. Вотдалении за ними следовало четверо. Теперь я, кажется, понимаю, подумал Энди,как должен себя чувствовать президент Соединенных Штатов.

– Вдове и детям, прямо скажем, несладко, – заговорил Кэп. –Скандал, сами понимаете.