– Кто спрашивает? Кто вы?

– Тот, у кого назрела пара вопросов. Есть время?

Адвокат смотрит на него. Молча, долго. Как будто измеряет Тима взглядом, прикидывая, может ли он встретиться с этим человеком, чего бы тот ни хотел. Затем делает жест в сторону комнаты.

– Магда, никаких звонков в ближайшие десять минут.

Тим проходит за адвокатом в комнату, где письменный стол из красного дерева махагони стоит перед стеной, заполненной полками с кодексами законов. Через окно видны клены на Paseo del Borne, качающиеся на ветру кроны, игривые листья.

Неро Каро садится, указывает на стул для посетителей.

– Что вам нужно и кто вы?

– Не имеет значения, кто я. Может, вы уже догадались.

– Нет. Садитесь.

Тим остается стоять. Поворачивается так, чтобы был виден пистолет за поясом на пояснице.

– Спокойно отвечайте на мои вопросы, и ничего не случится.

Руки адвоката спокойно лежат на блестящей поверхности стола. Вдруг он забарабанил указательным пальцем, и Тим прислушался к происходящему в прихожей.

– Петер Кант, – говорит Тим. – Ты занимаешься его наследством.

– Да.

– Кому-то нужен его участок. Где собирались строить Раковый центр.

– Об этом я ничего не знаю.

– Кому?

– Не понимаю, о чем вы…

– Это того стоит? Я говорю серьезно, это не шутки.

Он садится, чувствует лопатками жесткую спинку стула. Тяжело дышит, пытается дышать так, как он дышал перед тем, как потерял голову и избил пятнадцатилетку.

– Я ужасно устал. А уставшие мужчины делают глупые вещи, необдуманные. Так что рассказывай, кто охотится за участком?

Неро Каро размышляет, взвешивает ситуацию и, кажется, понимает, что Тим говорит всерьез.

– Я знаю, кто ты. Я читал о твоей дочери в газете Diarion. – Адвокат включает компьютер, нажимает на клавиши и достает из принтера под письменным столом десяток листов бумаги. Кладет их вперемешку на стол перед Тимом и садится обратно.

Тим читает.

Контракт на покупку.

Земли Петера Канта.

На десятой странице оставлено место для подписи.

Не Оррач, не Салгадо, а Лопес Кондезан.

А рядом место для подписи Наташи Кант. Она жива.

Теперь Тим уверен.

– Где Наташа?

Ее глаза в спальне, мужчина за ее спиной, который уже мертв.

– Не знаю.

Неро Каро не лжет. Тим слышит это по его голосу, тону, страху.

– Когда контракт должен быть подписан?

– Тут нет никакой даты.

Тим наклоняется вперед, вытягивает из-за пояса брюк пистолет, кладет его на лакированную столешницу стола, которая отражает серебряный цвет металла и солнечные лучи, проторившие себе дорожку из окна.

– Что ты знаешь об оргиях?

Адвокат смотрит прямо на него. Делает вид, что никакого оружия на столе нет.

– Каких оргиях?

– Сборищах, которые организует Кондезан и его друзья.

– Ничего об этом не знаю.

– Но тебе известно о сексуальных извращениях Хоакина Оррача?

Неро Каро молчит, опускает глаза на пистолет.

Тим берет мобильник, находит фото Эммы и розовой куртки. Протягивает адвокату.

– Ты видел эту девочку? Мою дочь.

– Я видел ее в газете несколько лет назад, как я говорил.

– А куртку?

Неро Каро качает головой.

– Я ничего об этом не знаю. У меня две дочери, счастливый брак. Я таким не занимаюсь. Но Хоакин, да, про него говорят, что он заходит слишком далеко.

– Где она?

– Кто?

– Наташа.

Неро Каро складывает бумаги контракта в аккуратную стопку, кладет ее рядом с пистолетом.

– В тебе этого нет.

– Чего?

– Ты никогда не смог бы застрелить кого-то вот просто так. Я это вижу. Ты хороший человек, добрый по своей сути.

Тим едет через город, на равнину, потом в холмы у Сьерра-де-Трамонтана и дальше в Esporles. Дорога, как разрез, между низкими домиками. Пожилые мужчины красят на жаре железные заборы, а ленивые собаки тяжело дышат под потрепанными зонтами. Дальше по краям дороги возникает десятиметровой высоты стена, а за ней поместье Кондезана. За стеной тянут свои растопыренные пальцы ветвей сосны и пальмы, а в редких просветах зелени он угадывает дворец из побеленного ракушечника.

Тим проезжает синие железные ворота и едет к деревенской церкви, где на паперти спят четыре черных кота. Он оставляет машину дальше в Эспорлас, на одной из узких боковых улочек. Собаки начинают лаять, когда он вылезает из машины, на соседнем холме среди зелени он видит виллы, усадьбы и бассейны.

Он идет по теневой стороне улицы в сторону Пальмы вдоль высокой стены, ищет, где через нее можно перелезть, но ничего не находит. А там, где стена ниже, ее верх утыкан осколками стекла, а у него теперь нет жесткой подстилки.

Он медленно проходит синие ворота и смотрит через прутья. Старые платаны растут вдоль аллеи, посыпанной гравием, сквозь который растут сорняки, желтеющий газон вдали у дома давно никто не подстригал и не поливал, статуя Христа в саду однорука, и кажется, что оставшаяся в целости рука поднята в вынужденном гитлеровском приветствии. Камера наблюдения смотрит как раз на ворота, и Тим наклоняет голову.

У границы усадьбы стена поворачивает на восток, и он нарушает запрет круглой красной вывески на проезд и проход: «Camino particular, propiedad privada»[200]. Он идет по гравию до поля, где под миндальным деревом стоят козы и пытаются добыть из земли последнюю зелень. На ветру колышутся белые зонтики лесного купыря и кусты желтого шиповника.

Вскоре он находит то, что искал. Под забор идет большая бетонная труба для полива и дренажа. Он прикидывает на глаз ее диаметр. Он должен бы пролезть и не застрять. Труба сухая, он светит в нее мобильником, но видит только паутину, мрак да таракана, который торопится убраться подальше от неожиданного луча света.

Он берет пистолет, протягивает его перед собой, когда ложится у отверстия трубы и начинает в нее заползать. Отталкивается локтями, протискивается, извивается, и эти усилия начинают отдавать в рану. Паутина застревает у него на лице, жучок ползет по лбу, а стряхнуть не получается, потому что локти упираются в стены трубы.

Он продавливает себя дальше. Светит мобильником, толкает перед собой пистолет, не видит впереди света, но знает, что свет должен быть на другом конце трубы.