разговаривали, когда вошедший дворецкий доложил, что охранники привезли барона.

– Быстро они управились, однако, – довольно усмехнулся герцог и повернулся к дворецкому: – Пусть приведут!

Миранда, повернувшись к дверям, сразу поняла, чем отличается обычный приказ: «Проси», от того, что прозвучал сейчас: «Пусть приведут».

Охранники ввели барона, крепко держа под локти, и он хоть и стоял свободно, не мог сделать ни одного лишнего движения. Барон был полноватым черноволосым мужчиной с небольшими усиками и большими залысинами. Лет сорока или чуть больше. Он тяжело, явно взволнованно дышал и нервно облизывал пухлые губы. Как только охранники остановились, он попытался осесть вниз, видимо, чтобы преклонить колени, но охранники не дали, и он остался стоять, хрипло и слезливо выдохнув при этом:

– Чем я прогневал вас, Ваша Светлость?

– Ты что себе позволяешь, тварь? – герцог поднялся из-за стола, оперся на него и подался чуть вперёд, со злостью выдыхая: – Ты по какому праву унижаешь слуг герцогини?! Это личное оскорбление моей супруги! Моей! А значит и меня! Ты меня оскорбил этим, мерзавец! Меня! Я знаешь, что за такое сейчас с тобой сделаю? Я всю душу из тебя вытряхну, а потом на площади четвертую!

Барон побледневший, что полотно, нервно затряс головой:

– Ваша Светлость, помилосердствуйте. Я и в мыслях не держал оскорбить вас… Я, наоборот, сына вам в услужение отдал, что б он верой и правдой… Чтобы достойно… А он доверие моё не оправдал, вот я и не сдержался… Но оскорбить и в мыслях не держал, помилосердствуйте…

– Мне плевать, что ты держал в мыслях! Ты сделал это! – герцог в раздражении грохнул кулаком по столу.

– Что вы, Ваша Светлость, я никоим образом… Нет, нет, нет… Я не оскорблял… Разве ж я могу? – трясясь всем телом, запричитал барон. – Я лишь сыну попенял, что не должно служит вам и всё… Но к вашему же благу хотел, чтобы осознал недопустимость того. Я ведь как лучше хотел, чтобы преданность вы его видели и усердие. Так что никоим образом я вас и супругу вашу оскорбить не хотел. Помилосердствуйте, Ваша Светлость, не надо на меня напраслину возводить.

Если в начале слёзного речитатива барона герцог немного расслабился и из его позы ушла напряжённость, свидетельствующая о его сильном раздражении, и он явно уже был готов смягчиться, то последняя фраза всё моментально испортила.

– Что?! – заорал он. – Я возвожу на тебя напраслину? Я?! Да ты сейчас эти слова у меня со своим языком сжуёшь, собака!

– Оговорился! Оговорился я, Ваша Светлость! Не то сказать хотел. Простите! Смилостивитесь, виноват очень. Раскаиваюсь. Пощадите! – видя такую реакцию, истошно завопил барон и просто повис на руках охранников, пытаясь упасть на пол.

– Тварь! – герцог раздражённо скривился. – Вот что значит позволить черни хоть как-то подняться, совсем ориентиры теряют…

– Я не посмею больше, никогда не посмею… Покорнейше прошу, простите, Ваша Светлость. Я клянусь, что больше никогда не посмею, ничем не посмею вас разгневать. Я стараться буду… Очень стараться… Все ваши приказы… Все-все исполнять… И никогда больше не посмею слугам вашим хоть что-то говорить… Смилостивитесь, умоляю…

– Ладно, поздно уже, утром подумаю, что с тобой делать, – грозно выдохнул герцог, потом перевёл взгляд на охранников:

– В подвал, в колодки до утра! Утром решу…

Те тут же быстро выволокли из залы барона, истерично продолжившего причитать о собственной покорности и заверяющего, что ничем больше не посмеет разгневать Его Светлость.

– Как думаешь, если утром просто так отпустить, надолго запомнит? – сев обратно за стол, герцог обернулся к сыну.

– Если хотите, отец, могу потом как-нибудь на досуге съездить, проверить. Собак спущу на полях его и посмотрю, как среагирует.

– Не надо, Джон, что Вы? – тут же вмешалась в разговор Миранда. – Чем его крестьяне виноваты? Вы же там пол урожая потопчите лошадьми ради забавы, а им потом голодать.

– Действительно, Джон, специально не надо на поля его ездить, – поддержал её герцог, – я понимаю в пылу охоты, а так не резон. Лучше уж на виноградники его наведайся, посмотри какие сорта, как ухаживает, кто… Уж больно вина у него хороши… Хотя и у графа Лейна тоже не хуже… Да и у маркиза Шатоньи… Вот никак решить не могу, у кого лозу брать для Нуара, чтобы виноградники там развести. Землю уже подготовили, теперь засадить надо.

– Лозу лучше брать у маркиза, – задумчиво глядя на потолок проговорила Миранда. – У него очень хорошие, выносливые сорта. Мало болеют, урожай дают хороший, вкус вина из тех сортов тоже отменный. А вот у барона я бы на вашем месте лучше энолога выкупила, милорд. Он лишь за счёт него вина хорошие имеет.

– Кого, миледи, вы предлагаете мне купить у барона? – непонимающе переспросил герцог.

– Энолога, милорд. Это название его профессии от древнегреческого слова вино. Винодел если по-простому. Тот, кто вина барону делает. Определяет созревание винограда, время выдержки. Кто купажом вин у него занимается.

– Вы его знаете, миледи?

– Нет, конечно. Лишь разговоры как-то слышала о нём, и знаю что он его серв, и баронством барон обязан именно ему. Вы ведь ходатайствовали перед королём, чтобы титул барону он дал, поскольку вам нравились его вина, и вы хотели, чтобы он смог винодельню открыть и вам вина поставлять. А лучше бы энолога у него забрали.

– И как мне его забрать? Он ведь наверняка продать откажется.

– Милорд, вы меня удивляете. Вы пару минут назад четвертовать барона обещали. Думаете, после такого он вам хоть кого-то продать откажется? Хотя даже если племянника винодела у барона заберёте, уже неплохо будет, поднаторел мальчишка и многое тоже знает.

– А вы коварны, миледи.

– Не без того, милорд.

– И всё-таки, откуда вы о нём знаете?

– Жена его ко мне приходила ребёнка лечить. Ну и как все женщины оказалась болтлива. Пока я ребёнка осматривала, про мужа рассказала, про то какие вина он барону делает, как купажирует. Что виноградники у барона плохи, и часто, чтобы вина исправить, её муж закупает молодое вино у маркиза и, выстояв, лечит им вина барона. И что помогает ему их племянник-сирота и порой не хуже её мужа сделать что-то может.

– И вы поверили простолюдинке и выдаёте её мнение за истину? – герцог брезгливо скривился.

– Милорд, во-первых, ей не с руки было лгать, мне не лгут, особенно когда о помощи просят. Во-вторых, ваше право мне не верить. Я, пожалуй, даже говорить больше ничего не стану. Простите великодушно, что в мужской разговор вмешалась. Если позволите, спать я пойду. Устала, да и голова болит, – Миранда раздражённо нахмурилась.

– Э,