Гипероблако, если бы оно могло говорить, могло бы сказать, что радикалы оказывают обществу услугу – разрушая музыкальные инструменты, они дают работу тем, кто эти инструменты создает. Но даже терпению Гипероблака пришел конец.

Набат явился евроскандийским Шипящим в тот момент, когда они собирались разнести очередной концертный зал. Шипящие были уверены, что перед ними – самозванец, поскольку настоящий Набат пал жертвой жнеца, а вера в воскресение не входила в набор их представлений. Поэтому Шипящие встретили Набата с известной долей скепсиса.

– Бросьте оружие и падите на колени! – приказал самозванец.

Шипящие и не подумали исполнить приказ.

– Тон и Гром оскорблены вашими деяниями – как и я. БРОСЬТЕ ОРУЖИЕ НА ЗЕМЛЮ И ПАДИТЕ НА КОЛЕНИ!

И вновь Шипящие не подчинились. Один из них даже бросился вперед, на Набата, что-то крича на старом языке этой местности, на котором теперь уж не разговаривал почти никто.

Из маленькой свиты самозванца вышел жнец, одетый в мантию из джинсовой материи, остановил нападающего и швырнул того на землю. Поверженный вскочил, весь покрытый синяками и царапинами, и резво убежал.

– Еще не поздно покаяться! – провозгласил самозванец. – Тон, Гром и я готовы простить вас, если вы откажетесь от бесчинств и будете служить нам мирно и праведно.

Шипящие посмотрели за спину самозванца, на двери концертного зала. Их цель была так близка, но было что-то слишком внушительное в словах и самом облике молодого человека, который стоял перед ними.

– Я подам вам знак, – сказал он, – от Гипероблака, с которым я лишь один могу говорить и перед кем лишь я могу ходатайствовать от вашего имени.

Он раскинул руки, и в ту же секунду отовсюду к самозванцу слетелись сотни горлиц – словно до этого момента они сидели и ждали своего часа на многочисленных карнизах города. Они приземлялись на него, устраивались у него на руках, на теле и голове – пока полностью не скрыли от чужих взоров. Они покрыли его с головы до пят, и их светло-коричневые тела и крылья, словно раковина, словно броня, закрыли его. Увидев рисунок, который своими перьями воспроизвели на теле самозванца птицы, а также то, как горлицы двигались, Шипящие поняли, что им самозванец напоминает.

Он выглядел как штормовое облако, как Гипероблако, набухшее гневом.

Неожиданно птицы, все, как одна, взмахнули крыльями и исчезли в скрытых уголках города, из которых явились. Самозванец вновь стоял перед Шипящими, как и несколькими минутами раньше.

Наступила полная тишина, если не считать отдаленного хлопанья крыльев.

И в этой тишине Набат произнес шепотом:

– Итак, бросьте оружие и падите на колени.

И они подчинились.

Мертвым пророком быть много лучше, чем живым. Если ты мертв, ты не обязан ежедневно иметь дело с ордами молящихся, способными свести тебя с ума. Ты совершенно свободен и можешь отправиться куда хочешь, когда хочешь и, что самое важное, туда, где ты больше всего нужен. Но лучшее из всего, что пророку дает смерть, – это то, что никто не хочет тебя убить.

Очень скоро Грейсон Толливер понял, что, будучи мертвым, он скорее обретет душевный покой, чем если бы он остался жив.

С момента своей мнимой смерти Грейсон провел больше двух лет в путешествиях по миру, стараясь образумить Шипящих, которые появлялись то тут то там. Он сам и его свита пользовались более чем скромными средствами передвижения – самые обычные поезда, коммерческие авиалинии. В путешествиях Грейсон никогда не надевал свой расшитый нарамник и пурпурный балахон. Все они – и он, и сопровождающие его люди – путешествовали инкогнито, скрываясь под простыми, тускло-серыми нарядами тоновиков. Никто их ни о чем не спрашивал, опасаясь, что эти тоновики примутся проповедовать свою веру и всячески охмурять незадачливых любопытных. Поэтому большинство, столкнувшись с Грейсоном и его свитой, просто отводили глаза, избегая визуального контакта.

Конечно, если бы викарий Мендоза взял над Грейсоном верх в вопросах организации поездок, они бы путешествовали по миру на частном самолете с вертикальной посадкой, и Набат сваливался на паству с неба, как настоящий «бог из машины». Но Грейсон запретил это, дав Мендозе понять, что в мире и без этого достаточно лицемерия.

– Тоновики должны презирать материальные блага, – сказал он Мендозе.

– Равно как и жнецы, – отозвался викарий. – И к чему это привело?

Несмотря на то что Мендоза спорил с Грейсоном, демократией в их маленьком кружке и не пахло. То, что говорил Набат, становилось для них законом, и неважно, кто из них бывал несогласен.

Сестра Астрид в этом вопросе была на стороне Грейсона.

– Я думаю, ты правильно делаешь, что сопротивляешься всему экстравагантному, – сказала она. – Я думаю, Гипероблако с тобой бы согласилось.

– Пока у нас получается вовремя попасть туда, куда нам нужно, Гипероблако не вмешивается, – сказал Грейсон, хотя и подозревал, что Гипероблако изменяет железнодорожные и авиамаршруты, чтобы ускорить их движение к точкам назначения.

Он даже думал: прикажи Набат всем им путешествовать на мулах, Гипероблако раздобыло бы им мулов реактивных, с особым устройством в прямой кишке.

И все равно, как ни старался Набат быть незаметным, Мендоза неизменно превращал его прибытие в нечто столь монументальное и драматичное, что Шипящие чувствовали, что основания их ложных убеждений сотрясаются, трескаются и с грохотом обрушиваются. Грейсон являлся им как всемогущий Набат – Набат обвиняющий, отвергающий и грозный, после чего нечастным Шипящим оставалось лишь падать на колени и молить о прощении.

Фокус с птицами был всецело придумкой самого Грейсона. Все было достаточно просто. Любое существо на Земле своими наночастицами было связано с Гипероблаком, которое с помощью этой связи контролировало размеры популяций. Иными словами, Гипероблако имело тайный доступ к поведению любого вида, существующего на планете. Нечто подобное жнецы предприняли по отношению к морским существам, жившим в окрестностях Стои, превратив море в некое подобие аквариума. Но, в отличие от жнецов, Гипероблако не манипулировало животными и птицами ради удовольствия человека или, как это в конце концов произошло в Стое, с целями преступными. Оно контролировало животное, но только так, например, чтобы то не стало жертвой наезда на скоростном шоссе или не погибло в силу иных причин, вызванных его поведением или сложившимися обстоятельствами. И, поскольку до создания восстановительных центров для животных никто не додумался, это был единственный способ позволить братьям нашим меньшим полноценно дожить до естественной смерти.

– Если моя задача состоит в том, чтобы остановить Шипящих, – говорил Грейсон Гипероблаку, – я должен показать им нечто, способной произвести сильное впечатление, что продемонстрировало бы им, что ты – на моей стороне, а не на их.

Он и предложил этот трюк с плачущими горлицами, которые цветом своего оперения напоминали тучу, готовую прорваться молнией и громом. Гипероблако согласилось.