– Миронов, ты интересовался… Вон Покрышкин.

При упоминании фамилии Покрышкина еще два офицера, сидевшие неподалеку, подошли к окну и стали смотреть. Борис тоже поднялся.

Покрышкин, в полевых кирзовых сапогах, в хлопчатобумажной гимнастерке с помятыми погонами, с поблескивающей Звездой Героя на груди, держа в руке свою примятую фуражку, неспешно шел в сопровождении какого-то подполковника, видимо, из кадров, по двору, метрах в пятнадцати от окна.

Глинке, как боевому летчику, стало приятно. В интересе московских офицеров к Покрышкину он уловил не просто любопытство, а уважение профессионалов, и еще раз подумал, какие все-таки замечательные летчики выросли в 216-й, а ныне 9-й гвардейской дивизии.

То, что москвичи знали Покрышкина в лицо, Бориса не удивило. Еще весной многие генералы и офицеры приезжали на стажировку в штаб 4-й воздушной армии на Кубани и могли наблюдать с радиостанции у Абинской или с КП 56-й армии покрышкинские «показательные» бои с немецкими истребителями. Дрался он так, что командующий армией Вершинин, помимо ордена Красного Знамени, наградил его именным оружием – пистолетом с дарственной гравировкой, а сама 4-я воздушная армия, благодаря целой группе асов, подготовленных Покрышкиным, стала известной во всех частях военно-воздушных сил страны. Портреты героев неоднократно помещались в центральных газетах.

Сам Борис тогда тоже отличился. В районе Мысхако, во главе четверки «кобр», на встречных курсах он однажды атаковал группу немецких бомбардировщиков и сбил двоих, один за другим, по очереди, а остальных разогнал. Командующий воздушной армией, наблюдавший с земли за этой схваткой, тут же наградил его именными золотыми часами. А брат Дмитрий…

В этот момент его размышления прервал офицер, сидевший за соседним столом. Это был тот высокий, что стоял у окна.

– Представляешь, – рассказывал он своему товарищу. – Налет бомберов продолжается уже два часа. Наконец шестерка «Яков» пробилась сквозь заслон «мессеров» к «юнкерсам» и с первой же атаки подбила одного из девятки бомберов. Окрыленные успехом, они не заметили, как на них сверху бросилась восьмерка «мессершмиттов». Она сразу же сбила двоих.

Ну, думаем, труба нашим, тем более что к восьмерке немцев подошла еще четверка. Итого их двенадцать.

В этот момент мое внимание привлек пробившийся сквозь общий гам и крики в динамике отрывистый басок, скороговоркой подавший команду: «Ведомый! Бей «худых»!»

Офицер наведения вдруг просиял, и это меня озадачило. Чему, думаю, он тут радуется. На нашу четверку «Яков» наваливается куча «мессершмиттов», а он веселится.

А старший лейтенант как ни в чем не бывало кратко кому-то сообщает: «Тринадцатый! Вас вижу!»

Посмотрев на нас, стоявших с озадаченным выражением лица, офицер наведения показал на маячившие сзади «мессеров» точки и выпалил: «Покрышкин!»

Меж тем события развивались стремительно. Звено наших «кобр» буквально свалилось на противника, но, к нашему изумлению, не на «мессеров», а на «юнкерсов», что продолжали полет к цели.

Наводчик, опасаясь, что атакующие «кобры» подставятся «мессерам», с тревогой закричал в микрофон: «Тринадцатый! Сзади «худые»!». И тотчас раздался торопящийся, но теперь явно ворчливый басок: «Вижу, не мешай!»

Атака была молниеносной. Покрышкин с близкой дистанции срезал ведущего бомбера, развалившегося от его удара буквально на куски. Вторая пара покрышкинского звена с ходу сбила замыкающего группы бомбардировщиков. У фашистов началась паника: оставшиеся без командира экипажи стали поспешно освобождаться от бомб.

Мы наблюдаем, что же будет дальше. Наши «Яки», потеряв двух товарищей, отчаянно отбиваются и пытаются оторваться от наседающих «мессеров». Одна из немецких четверок бросила «Яки» и метнулась за звеном Покрышкина. Но тут же сзади, сверху, ее атаковала четверка «кобр» из второго эшелона покрышкинской группы. Не успели мы сообразить, в чем дело, как два немецких пилота уже повисли на парашютах. Каково, а?

Офицер отхлебнул из стакана чаю и продолжил:

– Ладно, смотрим дальше, как будет развиваться бой. «Яки» по-прежнему держат оборону. Одного из них подбили, он потянулся на восток, а остальные, в виражах, пытаются его прикрыть. И опять, как минуту назад, на фашистов со стороны солнца спикировала пара «кобр». Тут же один из «мессов» вспыхнул. «Сколько же их там еще у Покрышкина?» – спрашиваем мы у наблюдателя. Он отвечает: «Обычно в «этажерке» у Александра Ивановича три полки, так что, может быть, это он сам уже повторил атаку».

Вот так я тогда заочно познакомился с Покрышкиным, а теперь надеюсь, что смогу познакомиться с ним лично, – закончил свой рассказ офицер. По всей вероятности, это был представитель управления по военно-стрелковой службе. Они поднялись и направились к выходу.

«Однако засиделся я тут, – спохватился Борис, – может, там меня уже разыскивают». Он торопливо закончил завтрак и вышел из столовой.

Четверть часа спустя братья Глинки и Покрышкин встретились в одном из пустых кабинетов и, чтобы скоротать время в ожидании вызова к высокому начальству, решили написать письма родным, благо чистая бумага на столах имелась. Они хорошо знали друг друга – служили в соседних полках 9-й дивизии, дислоцировались в Поповической, на одном аэродроме, иногда вылетали вместе на боевые задания, поэтому ничуть не удивились этому срочному вызову в Москву. Обычное явление в военное время. Гвардейцы уже побывали в управлении кадров, побеседовали с направленцами и узнали, зачем их вызвали.

Настроение у Покрышкина было хорошим. Усмехаясь, он рассказал Глинкам, как вчера, прямо после боевого вылета, не дав возможности даже переодеться, его посадили в «Виллис» и повезли в штаб армии. А Глинки, возмущаясь, рассказали, как дежурный не дал им пообедать, съесть шикарный украинский борщ, приготовленный хозяйкой, где они квартировались. А уж о традиционных вареных яйцах и говорить нечего. Вот так, впопыхах собрались, прибыли в штаб армии, а оттуда на «Дугласе» все трое добрались до Москвы.

Продолжая писать, Покрышкин заметил, что если ничего не изменится, то сегодня их должен принять кто-то из командования и вручить им эту американскую медаль, ради чего, собственно говоря, их и вызвали в Москву. Может быть, даже удастся к вечеру вылететь обратно, на что Дмитрий философски заметил, что прежде всего им надо будет «обмыть» эту медаль здесь, в Москве, а потом уж возвращаться. К тому же ему хотелось бы кое с кем повстречаться – он намекал на встречу с женщиной, которой уже ухитрился назначить свидание.

Потом все замолчали и углубились в написание писем. Первую страницу письма Покрышкин написал спокойно и довольно быстро, но следующая, где речь зашла о брате Петре, вызвала у него сильные переживания.

Еще в Краснодаре, в кулуарах суда над предателями Родины, куда политотдел дивизии направил его по партийной разнарядке, к нему подошел какой-то незнакомый сержант и спросил, был ли у него брат по имени Петр. Александр невольно насторожился – само слово «был» таило в себе какую-то недобрую весть.