Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он, как всегда, говорил отрывистой скороговоркой, искоса наблюдая за сержантом: не струсит ли? Но этот Голубев, как он потом рассказывал, вначале несколько растерявшись от такой чести – летать с самим Покрышкиным, быстро оправился, тряхнул упрямо курчавой головой и заявил:
– Волков бояться, в лес не ходить!
Лицо Покрышкина вдруг осветилось широкой, доброй улыбкой.
– Сразу видно сибирского охотника! Мы ведь, кажется, почти земляки? – спросил он и протянул Голубеву руку.
– Так точно, я из Ачинска, – вежливо ответил сержант, пожимая протянутую руку майора.
– И в Новосибирске бывал?
– В тридцать четвертом, на слете авиамоделистов.
– Вот как! И что же?
– Третье место по фюзеляжным моделям.
– Неплохо, – одобрил Покрышкин. – Когда-то я и сам занимался этим делом. Там же, в Новосибирске, только было это года на три-четыре раньше.
На мгновение он задумался – видимо, вспомнил свою юность, потом продолжил:
– В общем, так… Ты должен научиться читать мои мысли… Давай иди сейчас к техникам и скажи, чтобы мой и твой самолет подготовили к вылету. Пойдем сейчас с тобой парой.
– Есть, – козырнул Голубев.
Передав техникам Чувашкину и Ухову приказ командира, он направился к друзьям – его буквально распирало от сногсшибательной новости и хотелось скорее о ней сообщить им.
Все молодые пилоты обрадовались, лишь Слава Березкин никак не реагировал: судьба его по-прежнему была неопределенной. Тут еще Покрышкин придумал ему новое занятие: перегонять с тыловых баз на аэродром новые самолеты. «Что же мне, вечно оставаться извозчиком?» – жаловался он друзьям. Правда, когда Покрышкин рассказал ему, как он использовал аналогичное задание еще до войны, когда перегонял с одного аэродрома на другой «Миги» – тренировался летать на бреющем и отрабатывать фигуры высшего пилотажа, Березкин заметно приободрился.
Через час самолеты были готовы, летчики забрались в кабины, и Покрышкин подал команду: «Запуск!» Они запустились, вырулили на старт. Обычно истребители взлетали друг за другом, но Голубев занял на старте позицию рядом, давая понять, что намерен взлетать парой, одновременно с командиром.
Покрышкин бегло взглянул на него и тут же подал команду: «Пошли!» Две «кобры» взлетели одновременно, набрали высоту около трех тысяч метров, и Покрышкин начал крутить… Перегрузка была такая, что с крыльев срывались белые струи воздуха. Голубев все выдержал, не оторвался, экзамен сдал.
Теперь, когда воздушные схватки стали завязываться реже, Покрышкин предложил своим ученикам проводить на земле воображаемые бои. С моделями самолетов в руках, они то кружась на месте, то приседая, то поднимаясь, старались перехитрить друг друга и словчить так, чтобы вывести свою модель в хвост противнику. Увлекаясь, они горячились, начинали спорить, и тогда майор останавливал их, сам брал в руки модель и точным движением выводил ее в самое выгодное положение. Придумывая что-то новое, он часто повторял:
– Запомните! Если вы навязываете бой на виражах, рассчитывайте свои силы. Летчик сильно страдает от перегрузок на виражах. Кроме того, немцы не любят лобовых атак, уклоняются от боя на виражах, избегают правых разворотов, чаще всего используют левые фигуры. Врагу надо навязывать неудобные для него фигуры, при которых дают себя знать конструктивные недостатки «мессершмитта». Например, немец взмыл вверх, гнаться за ним бесполезно. «Мессер» быстроходнее в наборе. Лучше уйти в сторону и встретить его на вираже, атакуя в лоб. Понятно? Свободны…
На следующем занятии он в очередной раз заставил ребят чертить схемы воздушных маневров. Каждый должен был толково их объяснить. Нечеткость и рыхлость речи подчиненного его раздражала. «Учитесь говорить кратко, – требовал он. – Летчик обязан четко и ясно излагать свои мысли. Доклад военного человека – зеркало его души и мысли. Тот, кто мямлит и заикается на земле, тот и в воздухе будет мешкать. Замешкаешься в воздухе, через три секунды ты труп, мешок мяса с костями!»
Чтобы летчики развивали речь, они по его требованию должны были в свободное время читать книги. Сам он тоже постоянно читал.
Однажды он достал из своего чемодана завернутый в клеенку томик стихов Есенина и сказал:
– Стихи тоже нужны летчику. Вот Есенина в свое время ругали… Но как он любил Россию! Вот почитайте… Это надо понять! Стихи тоже помогают драться… Почитайте про березки, про солнце, про русскую деревню, и сразу злее станете. Это нам нужно сейчас. Жалко, нет с нами Вадима Фадеева, тот много знал стихов.
Еще Покрышкину очень нравились стихи поэта Симонова. Он частенько вырезал их себе из «Красной звезды».
Чем ближе молодые летчики узнавали Покрышкина, тем больше к нему привязывались. Он привлекал их своей противоречивостью. Суровый, иногда нетерпимый воин, оказывается, любил стихи и книги, всегда сдержанный, немногословный, подчеркнуто официальный в делах служебного характера, он вдруг мог оказаться любителем спорта и разных шуток, заботливым и добрым без какой-либо рисовки человеком. Для него ничего не стоило вдруг схватить крепыша Клубова в свои медвежьи объятия и затеять с ним борьбу, или в перерыве предложить ребятам погонять в футбол на ровной площадке, затеять какое-нибудь другое соревнование.
Майор понимал, что затишье на фронте скоро закончится, и потому торопился как можно быстрее натаскать молодых. Скоро им предстояло занять постоянное место в боевом строю истребителей.
17 июня для всей 216-й истребительной авиадивизии стало большим торжественным днем: приказом Главнокомандующего дивизия была преобразована в гвардейскую и получила номер 9. За исключением 16-го все полки дивизии тоже получили новую нумерацию. 45-й соседний полк теперь стал 100-м.
В реляции по случаю преобразования дивизии упоминались ратные подвиги летчиков, многие из которых – братья Глинки, Покрышкин, Семенишин, Речкалов, Приказчиков, приобрели в стране широкую известность.
Упоминался в реляции за боевые подвиги и Андрей Труд – одиннадцать сбитых самолетов. Лечение в госпитале прошло удачно: на лице почти не осталось следов от ожогов. Ранение на него не повлияло: он был все такой же веселый, неугомонный шутник. Не верилось, что совсем недавно он пережил трагедию.
С новым пополнением он быстро нашел общий язык. Особенно часто его можно было видеть с «тремя Николаями» – Трофимовым, Карповым и Чистовым, очень похожими друг на друга. Их даже частенько путали.
Утром капитана Бориса Глинку дежурная по этажу в гостинице разбудила случайно, но по привычке он вскочил и быстро привел себя в порядок. Младший брат Дмитрий еще спал. Пошли вторые сутки, как они находились в Москве, в Главном штабе ВВС.
Минут тридцать спустя братья завтракали в штабной столовой. Стоявший у окна моложавый статный майор повернулся к другому, сидящему за столом, и сказал: