Долго не открывали. Витька снова надавил на звонок, в квартире послышалось «кого несет», и в проеме двери появился недавний красавец. «Армянин», – определил Витька, глядя на черные глаза и прилизанные назад волосы. Бритый до синевы подбородок подтверждал его предположения.

– Чего надо? – услышал Витька вместо приветствия.

– Наталья дома? – спросил он.

– А те че?

Если бы Наташка не показалась из комнаты, возможно, дело бы пошло совсем по другому пути. Но она вышла – в просвечивающем халатике, кружевных узких трусах, которые бабы любят надевать в «серьезных» случаях. Сквозь халатик была видна ее грудь. На лице промелькнуло недоумение, оно как-то по-глупому вытянулось, рот приоткрылся. Густо покраснев под его взглядом, Наташка запахнула халатик.

Витька начал действовать незамедлительно – включились инстинкты. Вошел, пинком распахнув дверь, заломил прилизанному красавцу руки за спину. Нагнув его раком, подвел к двери и вторым пинком выпихнул из квартиры. Наташка завизжала. Красавец пролетел полтора метра до следующей двери и со всей дури ткнулся в нее головой.

– А теперь поговорим. Здравствуй, Наташенька.

Красавец быстро пришел в себя. Забарабанил в дверь, обкладывая Витьку матюгами на русском и армянском языках. Наташка суетилась, собирала по комнате его шмотки. Штаны, рубаху, «брендовую» кожаную куртку, блестящие штиблеты. Выпихнула все добро за дверь. Армянин лез в драку, Наталья не пускала его в квартиру, пока наконец он не отшвырнул ее от двери. Наталья упала, широко расставив ноги, халатик неприлично распахнулся.

– С первого раза не понимаешь? – произнес Витька и спустил «горячего парня» с лестницы носом в землю. Потом захлопнул дверь.

– Чего тебе надо? – Наташка поднялась, в голосе промелькнула воинственность, граничащая с истерикой. – Чего ты лезешь?

– Брат небось? – ехидно произнес Витька. – Троюродный. В гости приехал?

– Не твое дело!

– Спорим, что мое?

Она смотрела на него с ненавистью. Витька даже не предполагал, что она умеет так смотреть. От былой красоты не осталось и следа. Губы искажены в гримасе, светлые волосы всклокочены, расползлась краска на лице.

– Приехал порядки свои устанавливать? Больше всех надо?

– Ага. И это мое дело, пока жена моего командира с хачиком ему рога наставляет.

– Да. Наставляю! – Наташка перешла на крик. – Можешь пойти и все ему рассказать! Я хочу нормальной, обеспеченной жизни! Не хочу считать деньги, не хочу жить в этой проклятой Коломне! Не хочу вздрагивать по ночам, жив он там или его уже убили! Все! Хватит! Не хочу жить с уродом, если на то пошло!

Витька ударил ее. На секунду она онемела, стояла, разинув рот и жадно хватая воздух. А потом завизжала, вцепилась Витьке в волосы, наносила беспорядочные удары – по голове, по лицу, по плечам.

– Вон! Вон из моей квартиры! Чтоб духу твоего здесь не было!

«Чтоб духу твоего здесь не было». Ее крик еще долго стоял у него в ушах, когда он сидел на лестнице и курил, забыв, что хотел избавиться от этой привычки и даже сократил норму сигарет. Он слышал его ночью в гостинице, когда ворочался с боку на бок, думая, как сказать обо всем Стасу. И уже заходя на следующий день к нему в палату, он все еще слышал этот крик.

Они снова говорили. Витька и так и эдак искал слова, находил и тут же терял их. Рассказывал командиру, как смотался в Белояр, как ездил с двоюродным братом на реку Обь, ловить рыбу, про салехардского бомжа Степу с оригинальной жизненной философией, которого встретил на вокзале. И искал слова.

Но так и не нашел их…

Чувство вины кольнуло глубоко и болезненно. Если б тогда у него хватило мужества все рассказать Стасу, если б не сдрейфил он тогда… Не было бы этого жуткого скандала, когда Стас все-таки поймал Наташку с поличным. Хачик не огреб бы по самые помидоры, не валялся бы в больнице. Его папик, правда, оказался умнее, связываться с разведуправлением не стал. Пусть бы переживал командир, лежа в госпитале, выплеснул, выдавил из себя весь гнев, и разошлись бы они как в море корабли. Если бы. Если бы. Если бы.

Воронка белого цвета кружила Свята лениво и медленно. И он все дальше удалялся от себя самого, изгрызенного сомнениями. В какой-то момент он перестал помнить себя. Летел в непрерывном кружении, свободный от забот, от накопившихся мыслей, как лист на ветру, а потом медленно начал снижаться.

Он опустился на землю. Впереди глаза увидели поселение, стоящее на возвышенности. Он бодрым шагом проследовал вперед, радуясь, что сейчас наконец-то будет крыша над головой, горячая еда, кружка местного пойла.

Его пустили, признав за своего. Он шел между стенами самодельных домов, здоровался, пожимал протянутые руки, отшучивался. Лабиринт самостроек вывел его к утопленному в землю помещению, над которым располагалась картонка с лаконичной надписью «Бар и гостиница». Вниз уводили ступеньки. Преодолев их, он разошелся в дверях с двумя типами в тертых куртках, толкнул дверь, полной грудью вдохнул аромат жилого помещения. Лавировал между забитыми народом столами, кивал знакомым. Подойдя к стойке, брякнул на нее свой рюкзак.

Бармен направился к нему, вытирая руки об штаны. Он улыбнулся:

– Ну что, крохобор-барыга? Примешь у усталого искателя «ляльки»?

Якут

– Готовность.

– Третий готов.

– Готовность.

– Четвертый на позиции.

Старший лейтенант Кетчиев был четвертым. Он ловко установил свою «игрушку» на сошки, дунул на нее, исполняя одному ему ведомый ритуал, и прильнул к окуляру.

– Третий?

– Чисто.

– Четвертый?

– Чисто.

Скрытый аэродром, весь отмытый весенним дождем, ждал прибытия самолета Президента. Глухой лес, казалось, тоже приготовился к высокой встрече. На грани слышимости чирикала жизнерадостно какая-то птица, деревья, покрытые молодой листвой, тихо шелестели под легким, ласковым ветерком. Угрюмые ели, матерые, как таежные волки, недоверчиво выглядывали из-за своих более легкомысленных собратьев.

Жизнь приучила Сату Кетчиева обозревать мир на триста шестьдесят градусов, отмечая одновременно вверенный ему сектор, весеннюю листву, возню проснувшихся ежей в высоком кустарнике. «Лежка», оборудованная по всем правилам высокого снайперского искусства, сливалась с окружающим пространством, входя в него ровно, как пазл в собранную картинку. Весенняя трава и нападавшие за зиму ветки полностью покрывали стрелка с ног до головы, включая винтовку. По части маскировки Сате не было равных в его подразделении. Да что в подразделении! Во всем Северо-Восточном военном округе. Он перенял это важное умение с детства, когда ходил с покойным отцом бить гусей. Плывет, бывало, гусь по открытой воде, подплывет к Сате на расстоянии вытянутой руки… Гусь птица пугливая, осторожная. Иногда отец ругался на Сату – что, мол, делаешь? Ты на охоте или где? А ему нравилась собственная незаметность, способность обмануть осторожного зверя. Когда подрос, экспериментировал с запахами, сам составлял смеси, чтобы сбить зверя с толку.