– О ваших «диверсионных планах» мы поговорим отдельно, – успокоил его Власов. – Тем более что предварительные переговоры по этому вопросу у нас уже состоялись. Вы хотите еще что-то сказать? – заметив, как Мальцев вновь пытается обратить на себя внимание.

– Как видим, основы наших Военно-Воздушных сил уже заложены. Однако при формировании эскадрилий, особенно при получении боевых машин и запчастей к ним, возникают серьезные проблемы. Поэтому генерал Ашенбреннер считает, что вам, господин командующий, необходимо встретиться с рейхсмаршалом Герингом, чтобы окончательно узаконить все эти процессы. В том числе и службу самого генерала Ашшенюреннера в качестве официального представителя Геринга при штабе нашей армии.

Выслушав это, Власов тяжело, почти горестно вздохнул. Уж он-то знал, что такое пробиваться на прием к очередному фашистскому бонзе.

– Встретиться необходимо, согласен, – признал он. – Однако к такой встрече следует основательно готовиться.

– Уже завтра мы с генералом Ашенбреннером займемся этим.

После того как почти все присутствующие заверили командарма в готовности сложить свои головы на алтаре Отечества, в комнату неожиданно вошел дежурный офицер и сказал, что его просят подойти к телефону. Звонят из Берлина, из штаба рейхсфюрера СС Гиммлера.

Власов победно взглянул на подчиненных, давая понять, что теперь с ним считаются в наивысших сферах рейха, но в это время послышался высокомерный голос доселе упорно молчавшего генерала Жиленкова:

– Хотят уведомить командарма о проведении конгресса народов России.

Власов недобро взглянул на него, как на зазнавшегося выскочку. Точно так же взглянули на него Трухин и Мальцев, однако святость тайны общения командарма с самим рейхсфюрером СС уже была нарушена. К тому же непонятно было, почему вдруг Жиленкову известно об этом конгрессе больше, чем самому вождю движения.

Вот уже в течение года Власов отстаивал свое исключительное право на общение с высшими иерархами рейха, как право первой брачной ночи. Поэтому в комсоставе РОА прекрасно знали, что всякую попытку кого-либо из русских генералов или старших офицеров вступить в подобный контакт без его ведома Власов жестко пресекает, воспринимая ее, как попытку посягнуть на святая святых в его Освободительном движении.

Тем временем легко ранимый, а потому обескураженный, вождь извинился и вышел. А когда вернулся, все обратили внимание, что он гримасно улыбается и нервно вытирает платочком вспотевшие от волнения руки.

– То, чего я так ждал и чего добивался, наконец-то свершается, – не стал он томить души своего комсостава. – Наше движение приобретает всеевропейский масштаб. Только что мне сообщили, что руководство дало принципиальное согласие на проведение в скором времени конгресса представителей освободительных движений различных народов России[81]. Цель этого конгресса – создать Комитет освобождения народов России, в который войдут не только представители Русского освободительного движения, но также украинских, прибалтийских, белорусских, кавказских и прочих национальных движений и воинских формирований. По существу, мы сформируем своеобразное правительство России в эмиграции. И очень важно, что к проведению этого конгресса мы с вами придем, уже имея за плечами Освободительную Армию, пусть даже в ее зачаточном состоянии.

Едва он произнес это, как генерал Георгий Жиленков подхватился и зааплодировал. Кое-кто поддержал его, но слишком уж несмело; люди попросту не успели осмыслить важность сказанного командармом.

– И еще одно очень важное для нас известие. Гиммлер сообщил мне: в принципе он и командование вермахта согласны с тем, что мы можем рассчитывать и на формирование третьей дивизии РОА. Я тотчас же уведомил его, что назначаю командиром 3-й дивизии генерал-майора Шаповалова[82], – указал он рукой на скромно сидящего в дальнем ряду, у окна, бывшего командира 320-й стрелковой дивизии Красной Армии.

– Благодарю за доверие, господин командующий, – медлительно и, как показалось Власову, не очень охотно, поднялся тот со своего места. – Хотя и понимаю, что здесь есть генералы поопытнее, а может, и поудачливее меня.

– Успокойтесь, – осадил его начштаба Трухин. – Мы все взвесили. Не одна ваша дивизия полегла в первые месяцы войны, так что все мы в той или иной степени «удачники».

Власов хотел как-то прокомментировать их диалог, но здесь вновь возник Жиленков, который словно бы испугался, что теперь все внимание может быть переключено на очередного счастливчика.

– Если позволите, господин командарм, я хотел бы сказать несколько слов по поводу приближающегося события.

Власов не произнес ни «да», ни «нет», однако Жиленков уже вышел в центр комнаты, и возвращать его на место было неудобно.

К тому времени, когда немцы еще только сватали Власова в командармы, Жиленков уже мнил себя одним из руководителей «Русского движения» и его идеологом. До войны он был первым секретарем одного из городских райкомов партии Москвы и даже избирался членом Московского горкома ВКП(б), а в плен под Вязьмой сдался еще в 1941 году, будучи членом Военного совета 32-й армии. Правда, скрыв при этом свое настоящее имя и свой армейский чин.

Для Власова не было тайной, что до мая 1942 года Жиленков служил водителем в 252-й пехотной дивизии под фамилией погибшего красноармейца Максимова, документами которого предварительно запасся. И как водитель характеризовался положительно. Отсюда, кстати, и пошла его кличка «Шоферюга».

Вот только самого Жиленкова судьба «шоферюги» не устраивала. Решив, что он уже достаточно искупил свою вину перед рейхом за баранкой армейского грузовика, он легализовался, представ перед немецким Генштабом с «Планом создания на оккупированной вермахтом территории русского правительства, которое бы занялось организацией борьбы против советской власти в России». И даже нашел своего покровителя в лице полковника Генштаба барона фон Ренне.

До создания правительства, в котором Жиленков уже видел себя премьером, дело не дошло, однако по генштабистским бумагам, а также по досье абвера и СД, генерал Жиленков все же проходил как один из возможных претендентов на роль лидера Русского освободительного движения. Как бы там ни было, а он уже хорошо был известен Гиммлеру, Кейтелю и Геббельсу; с ним не раз консультировались по различным «русским вопросам» высокопоставленные чины абвера и Министерства восточных территорий.