Гурьев опустился на скамейку. Сел и Крупнер. Гурьев посмотрел на Арона, поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:

— Я слышал, укрупнять твою артель собираются, дядя Арон?

— Откуда знаешь? — нахмурился Крупнер.

— Я много чего знаю, — Гурьев наклонил голову к левому плечу. — Что делать-то будешь?

— На пенсию пойду, — хмыкнул Крупнер. — Заработал.

— На печи сидеть?

— Могу и на печи, — проворчал Крупнер, коротко глянув на Гурьева. — Я своё, говорю же, отпахал. А тебе что за дело, Янкеле?

— А мне нужен такой человек, как ты, дядя Арон. Пойдёшь ко мне начальником АХО?

— Чего-о-о?!?

— Административно-хозяйственной части, дядя Арон. Не знакомо разве тебе такое сокращение?

— Ты, Янкеле, никак, спятил, — усмехнулся Арон. — Ты знаешь, сколько у меня ходок-то? Ещё при царском режиме. А после?!

— Ну, при царском режиме – то было по молодости, того я не знаю. А что после? Твои счёты с большевиками меня не интересуют. Чтобы с советской властью столько лет в пятнашки играть и ни разу не проколоться – это, дядя Арон, редкостное качество. Именно потому я тебе и предлагаю такой ответственный пост.

— К тебе – это куда? В школу, что ли?

— Нет. На стройку.

— Какую стройку?!

— В старой крепости, дядя Арон. Там сейчас большие работы начнутся – всю гору перекопают. Техника, рабочие. А потом – стройка. А я в этих делах – ноль без палочки, только глаза могу страшно таращить и делать вид дикой озабоченности. Хозяйственник из меня – ну, вообще никакой. Одним словом – серьёзное дело, дядя Арон. Стоящее.

— А не боишься?

— Я знаю, дядя Арон, — мягко сказал Гурьев и тронул Крупнера за плечо. — Так что ж, — разве меня ты станешь обманывать? Разве сможешь у меня воровать? Не сможешь. И другим не дашь, я же знаю. Что ж ты на себя наговариваешь, дядя Арон? Не надо этого. Не надо.

— Тебя обманешь. С иголками твоими.

— Иголки мои не на тебя заточены, дядя Арон.

— А что там строишь-то? — хмуро буркнул Крупнер, не глядя на Гурьева.

— Не знаю, дядя Арон, — пригорюнился Гурьев. — План в голове – это одно, а что получится – кто ж его знает. Обычно получается совсем не так, как задумывалось, особенно поначалу. Понимаешь?

— Ох, Янкеле, — усмехнулся Крупнер. — Ох, и хитрый же ты, зараза! А ещё говоришь, что ты не а ид![93]

— Так пойдёшь?

— Подумать надо, — увесисто вздохнул Крупнер.

— Думать – это хорошо, дядя Арон, — согласился Гурьев. — Думать – это полезно. Но это – вообще. Не сейчас, дядя Арон. Так ты уж выручи меня. Не отказывайся.

— Выручу, — кивнул Крупнер. — Раз такой разговор – выручу.

— Это ещё не затея, дядя Арон. Про затею я тебе расскажу сейчас. У тебя родня есть, дядя Арон, где подальше?

— Сёстры в Одессе. Брат в Балаклаве…

— Вот. Одесса – это то, что надо. Ты пошли Боруха туда, с порученьицем каким, что ли. На месяц – другой – третий. Денег я ему выдам, командировочных. Только предупреди, чтоб не куролесил там особо.

Крупнер насупился:

— Ох, Янкеле. Вот уж – спасибо.

— Да какое там спасибо – одно беспокойство тебе от меня, дядя Арон. Это я тебе по гроб жизни обязан, — Гурьев улыбнулся весело, как будто шутки шутил. — Да и это, в общем, не всё.

— Да уж понял.

— Спрячь девочку у себя. Пока отец её не вернётся, а там – увидим.

— Когда приведёшь?

— А к вечеру, как стемнеет.

— Ну, тогда домой мне надо, — вздохнул Крупнер. — Девка-то – сильно балованная? Хотя – отец военный. Вроде не должна?

— Девочка эта, дядя Арон – сокровище. Я тебе ничего, дядя Арон, сказать пока не могу, просто поверь – сокровище, сокровище, которое беречь надо нам пуще глаза.

— Ничего я не понимаю, Янкеле, — со странной смесью тоски, ярости и воодушевления в голосе произнёс Крупнер. — Ничего. Мозги уже… Только одно понимаю: куда ты, туда и я. Как ниточка за иголочкой. Куда-то же ты нас приведёшь, Янкеле, сынок? Ох, что за такое ты затеял, сынок, что затеял…

— Спасибо тебе, дядя Арон. Нам это всем зачтётся, увидишь. И на этом свете, и на том, если он есть. А мезузы[94]ребе сам проверяет,[95]или есть ещё кто грамотный?

— Грамотнее реб Ицхока нет никого, — проговорил после паузы Крупнер. — Нет, никогда не пойму я тебя, Янкеле…

— Да я и сам не всегда, — Гурьев вздохнул и развёл руками.

* * *

Гурьев заглянул в комнату к Даше. Девушка, высунув от усердия кончик язычка, что-то писала в тетради. Увидев его, встрепенулась, посмотрела на Гурьева, и в глазах её заплясали весёлые огоньки. Дивушко моё ненаглядное, подумал Гурьев.

— Собирайся, дивушко. Ты переезжаешь.

— Что-то случилось?

— Нет. Всё штатно. Запланированное мероприятие.

— Гур?

— Выполнять, дивушко.

— Есть, товарищ комбриг, — Даша вздохнула, поднялась и, нарочно загребая ногами, поплелась к кровати – доставать чемодан, укладываться. Обернулась, обожгла Гурьева любопытным взглядом: – Пешком или на мотоцикле?

— Или, — Гурьев улыбнулся. Он знал, в какой неописуемый восторг приводят девушку эти поездки.

Даша, явно повеселев, занялась сборами.

Не прошло и часа, как они слезли с мотоциклетного седла у крупнеровских ворот. Открыла на этот раз жена Крупнера:

— Проходите, деточки. В дом, в дом, ужинать будем сейчас!

— Спасибо, Брайна Исааковна. Идём, дивушко.

Ну, как же без этого, подумал Гурьев. Даша с любопытством озиралась: такого хозяйства изнутри она ещё не видела. Знакомя дочерей Арона с девушкой, Гурьев заметил, как сразу понравились друг другу Дина и Даша. Не ускользнуло это и от Арона с женой, — они понимающе переглянулись.