— Ну, тихо, — обронил бритый, и пыл его телохранителей мгновенно угас. Ферзь рассматривал Гурьева исподлобья довольно долго, после чего кивнул: – Проходи, добрый человек, — раз уж пришёл.

Бандиты обшарили Гурьева, охлопали карманы, — не то, чтобы с профессиональной сноровкой, но тщательно. И молча. Один из них достал из нагрудного кармана Гурьева ручку. Повертел в руках, посмотрел на ручку, на гостя. Ручка это, ручка, подумал Гурьев. Можно даже написать ею на салфетке похабное слово. Это просто очень дорогая ручка, голубки. «Монблан» называется. Швейцарский презент. Посади, где росло.

Помешкав, бандит сунул ручку обратно в карман Гурьеву. Удовлетворившись результатами осмотра, один из них кивнул бритому и распахнул пиджак. Гурьев увидел рукоятку нагана, захватанную до полированного блеска, и спокойно кивнул, соглашаясь с правилами игры. Оба мужика вернулись на свои места, а Гурьев остался стоять в метре от столика, ожидая приглашения.

Ферзю это явно понравилось. Он усмехнулся, откинулся на стуле и, облокотившись одной рукой на спинку соседнего, другой сделал гостеприимный жест:

— Присаживайся, добрый человек.

— Благодарю, — Гурьев пригладил рукой волосы, демонстрируя умеренное волнение, и сел.

— Большой вырос, — кивнул Ферзь. — Ну, рассказывай, добрый человек. Может, помогу я твоему горю.

— А я твоему – уже помог, — ослепительно улыбнулся Гурьев. — Сявок этих, что ты мне прислал, я отправил – малой скоростью. Так что – услуга за услугу: давай мириться, атаман.

— Каких таких сявок? — сделал удивлённое лицо Ферзь.

— Ну, будет тебе, Николай Протасович, — Гурьев кротко вздохнул. — Я же понимаю – ни к чему тут гастролёры, когда в местной труппе все роли давно и основательно расписаны. Ты мне их затем и подбросил: сделаю их – хорошо, они меня – ещё лучше. Ты только не всё учёл, Николай Протасович. Исходных данных тебе не хватило. Поэтому и предлагаю – давай по-хорошему. Ты моё не тронь, я твоё не трону.

— Здесь всё моё, милый. Твоего нет тут ничего и быть не может. Понимаешь, нет?

Так было, подумал Гурьев. Так было, это правда. А теперь не будет. Больше никогда.

— Сурово ты разговариваешь, атаман. Но, вот так сурово – напрасно. Я знаю, что у тебя за беда с моряком приключилась. Как только он из похода вернётся, я с ним побеседую по душам. И сделаю так, что он ни тебя, ни людей твоих – вообще ничего замечать не будет. А девочку – оставь. Прошу, как серьёзного человека.

— Хочешь сам ей целку сломать? — улыбнулся бритый. — Хорош, хорош. А ещё учитель. Я первый, потом ребята мои. Нас много, но биксам, когда в раж войдут, это нравится. А потом ты. Так уж и быть, — бритый прикрыл глаза и кивнул. — Если не побрезгуешь, конечно, после нас-то.

Он засмеялся. Молодцы по правую и левую руку от бритого тоже заржали, довольные. Смейся, смейся, подумал Гурьев. Действительно, легавый. Да и то – бывший. Смейся, нелюдь. И я посмеюсь. Потом. Он улыбнулся:

— Ты, часом, сам не влюбился, атаман? Вот уж не ожидал, от такого человека. Но, на самом деле, — немудрено.

— Следи за базаром, учитель, — ощерился бандит с наганом. — Ты кому тычешь, ты?!

Гурьев медленно повернул к нему голову и удивился:

— А кто разрешал открывать рот? Николай Протасович?

Мужик с наганом вылупился сначала на Гурьева, потом – на Ферзя. И только потом, опомнившись, схватился за рукоятку оружия. Второй угрожающе подался в сторону Гурьева. Гурьев же, словно не замечая всего этого, снова обратил лицо к Ферзю:

— Так о чём это мы, Николай Протасович?

— О деле, — кивнул Ферзь. — Только за базаром следить всё одно полезно.

— Стараюсь, — скромно потупился Гурьев. — Стараюсь, Николай Протасович. Но я же с тобой разговариваю, а это, — он чуть кивнул в сторону «стрелка», — с чего раскрякалось?

— Ну, ты, бля!!! — бандит вырвал из-за пояса наган и направил на Гурьева ствол. И тупо уставился на свою – пустую – руку.

— А почему мушка не спилена? — поинтересовался Гурьев, откидывая барабан[91]непонятно как перекочевавшего к нему револьвера, высыпая патроны себе на ладонь и опуская их в вазочку из-под варенья.

— Чё?! — хрипло спросил бандит, переводя ошалелый взгляд с Гурьева на Ферзя.

— Когда я тебя буду этой штукой в очко пялить, — ласково пообещал Гурьев, покачивая стволом из стороны в сторону, — узнаешь, «чё». — И кинул револьвер бандиту назад: – Спрячь керогаз, бык картонный. Николай Протасович, мы будем с тобой беседовать или продолжим железками перебрасываться?

Повисла пауза. Гурьев ждал. Ферзь, посопев еле слышно, кивнул своим шестёркам:

— А ну, оба. Идите, курните чуток.

Оба бандита, как будто нехотя, поднялись и двинулись в противоположный конец зала, озираясь на хозяина и странного гостя.

— Ну. И кто ж ты такой? — спокойно удивился Ферзь. — Кто ж ты такой? Крутой, как я погляжу. Тебя чему в институтах учили? Взрослым, уважаемым людям – «вы» положено говорить.

— Вот мне и говорят, — кивнул Гурьев. — На «ты» со мной только близкие люди. В общем, ты определись, Николай Протасович. Или «ты», или «вы». А можно просто – по имени-отчеству. Яков Кириллович.

— Яков Кириллович, — Ферзь усмехнулся, продолжая Гурьева настороженно, но без страха изучать. — Ну. Так кто ты такой?

— А ведь ты не знаешь, — посетовал Гурьев. — И даже тебе любопытно. Неужто тебе не докладывали?

— Ты учти, учитель…

— Я не учитель, Николай Протасович, — мягко перебил его Гурьев, — я наставник. Это, в общем, разные вещи.

— Говори, кто такой.

— Интересно, правда? — Гурьев усмехнулся. — Для старого боевого товарища – слишком молод. А для молодого щегла – слишком хорош.

— Хватит.

— Ну, хватит – так хватит. То, что ты обо мне знаешь – ничему не верь. Работы в крепости видел?

— Ну. И тебя там видели. Дальше что?

— Продай мне девочку. Я понимаю, что слово назад не возьмёшь, авторитет нельзя ронять. Мне таких вещей объяснять не нужно. Так что?

— Сколько?

— Полпроцента.

— Чё?!?

— Полпроцента, Николай Протасович. Это такие деньги, — Гурьев закатил глаза и покачал головой. — Ну, мне нет никакого резона с тобой воевать, Николай Протасович. Вообще никакого. У тебя свои дела, у меня свои. Это у моряка песни революционные в башке звенят, а мы-то с тобой – взрослые люди. Я знаю, ты в городе порядок навёл, шпану прищучил. Это дело правильное. Большое тебе за это человеческое спасибо. Хочешь, могу к ордену представить. За трудовые заслуги. А девочку продай.