Никита. А Караванов где?

Белокурая. Надеюсь, что уже доехал до съемной квартиры.

Никита. Слава богу, а то я себе уже представил все в картинках, резко захотелось приехать…

Белокурая. Богатое воображение, но почему-то всегда только в одну сторону. Он отдал мне ключи от квартиры. Еле сдержалась, чтоб не зареветь…

Никита. Не переживай… Теперь у тебя есть и ключи, и я… равновесие соблюдено… Конечно, я понимаю, что недотягиваю до твоего бывшего мужа…

Белокурая. В каком виде спорта недотягиваешь?

Никита. Ты же сама сказала, когда была пьяная, что я – красивый дурак подле тебя.

Белокурая. Мало ли чего сболтнешь спьяну…

Никита. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…

В эту секунду в дверь комнаты забарабанили. Елена в испуге «неправильно» выключила компьютер общей кнопкой, словно родители могли засечь не отсутствие Караванова, а болтовню с Никитой.

– Что случилось? – спросила она шепотом, подойдя к двери.

– Открой, мне нужна твоя помощь, – с плачущей интонацией сказала мать.

– Сейчас надену халат и приду, – сонно промямлила Елена, прекрасно понимая, что речь идет об измерении давления.

Быстро разделась, накинула халат и вошла в Лидину комнату. Отец сидел на диване в пижаме с унылым лицом, мать – рядом, поджав губы.

– Что случилось? – мягко спросила Елена.

– Во-первых, у тебя под дверью была полоска света, значит, вы еще не спали… – сказала мать, пристально глядя на Елену.

– Мы любим трахаться при свете! Это больше возбуждает! – ответила Елена и отметила, что ведет себя в свои сорок пять с матерью точно, как Лида вела себя в переходном возрасте.

– А без хамства никак нельзя? – насупился отец. – У матери опять высокое давление.

Пространство отношений с давлением у родителей, видимо, давно заменило пространство эротических отношений. Они держали коллекцию тонометров, мерили давление каждые пятнадцать минут, пили снижающие и повышающие его таблетки по всему спектру. Давление обсуждалось ими столько же времени, сколько англичанами обсуждается погода.

Елена говорила об этом с Карцевой, та пожала плечами и объяснила:

– Повышенное давление напрямую связано с нереализованной агрессией, пониженное – с депрессивным фактором, с неверием в себя. Эта проблема не решается подбором таблеток, но пожилые люди редко идут на другой путь нормализации давления…

Елена была ей очень благодарна, потому что постоянные материны «Вот из-за тебя у меня сейчас поднялось… опустилось… давление!» – прежде ввергали ее в изнурительное чувство вины.

– Чем я могу помочь? – оскорбительно правильно спросила Елена, с точки зрения родителей, она должна была упасть в обморок, закричать: «Боже мой! Опять давление? Как же быть? Сейчас же вызываем „Скорую!”»

– Ты спрашиваешь таким тоном, словно тебе наплевать! – заметила мать. – Я не слышу ни капли сочувствия…

– Я очень тебе сочувствую, – смирилась Елена. – И все-таки спрашиваю, чем могу быть полезной?

– Пусть твой муж посмотрит тонометр, у меня получается одна цифра, у отца – другая. Я не знаю, какие таблетки мне принимать! – с вызовом сказала мать.

– Мой муж не специалист по тонометрам. Если ты себя плохо чувствуешь, я могу вызвать «Скорую», – предложила Елена.

– Он не специалист по тонометрам, но он же мужчина… Мужчина должен понимать в технике! – Похоже, мать что-то почуяла, но не смела самой себе в этом признаться.

– Изучение тонометров не основной мужской признак. Можешь объяснить, почему я должна его будить? – поинтересовалась Елена.

– Мне кажется, что у меня болит голова… – заявила мать, совсем уж как ребенок, почуявший обман, но не понимающий, в чем.

Ее было ужасно жалко, но помочь ей было нечем…

– Думаю, что тебе просто не хватает мужской ласки! – усмехнулась Елена, выходя из комнаты. – Пап, ты бы взял это на себя…

– А без хамства никак нельзя? – повторил отец ей вслед не без самодовольства.

– Зато тебе ее слишком много! От этого и дочка у тебя такая распущенная! – выкрикнула мать, и по голосу стало понятно, что давление у нее сразу нормализовалось.

Елена стояла под душем и думала. «Как странно, ведь родители мне, в сущности, совершенно чужие люди. Я готова их содержать и ублажать, но не могу им даже рассказать о разводе, потому что в ответ не услышу ничего, кроме попытки сделать мне больно… И ведь им, кроме нас с Лидой, больше любить некого… Может быть, им совсем не надо любить? Может быть, им надо только контролировать? Карцева говорила, что контроль – это вытесненная агрессия… И это дает им такие же силы, какие нормальным людям дает любовь».

…На следующий день, с ощущением, что прошла сквозь строй, она поехала к Карцевой.

– А что вы хотите? – сказала Карцева. – Психологическая зависимость от матери – основная проблема европейской культуры. Матери хотят эмоционально жить за счет ребенка, хотят быть всем для него, поэтому они не готовят его к нормальному восприятию основных фаз отрыва от себя: переходного возраста, брака и собственной смерти.

– В переходном возрасте я только и слышала: убери челку с глаз – ты ослепнешь; не смей краситься – станешь проституткой; будешь противоречить – закончишь свою жизнь на помойке… – вспомнила Елена.

С юности старалась держать личную жизнь в тайне от матери, хотя та лезла в дочерние дневники и записные книжки, подслушивала телефонные разговоры, расспрашивала одноклассниц и подружек.

– При таком отсутствии тормозов ты обязательно сопьешься или пойдешь по рукам! – хмурила брови мать.

– Но это мое дело! – оскорблялась Елена.

– Я отвечаю за тебя перед обществом! – многозначительно оправдывалась мать, что означало: вообще-то ты мне по фигу, но общество заставляет меня интересоваться тобой…

После этого страстно хотелось спиться, пойти по рукам, чтобы «общество» наказало мать хотя бы за это!

– Вы от того так переносите развод, что начало любой новой работы или жизни – это аналог покидания матери и измены ей. А вы не прошли этапы нормального расставания с матерью… – мягко говорила Карцева, и внутри у Елены все болело. – В фиксированность на матери упираются многие поступки: и потребность в измене партнеру, и потребность изменить политический строй, и постоянное желание менять место жительства…

– А что же делать? – У Елены в носу щипало, и она держалась, чтоб не потекли слезы.

– Продолжать идти в сторону освобождения…

– А все эти милые климактерические мальчики? Они тоже к середине жизни все вдруг резко стали честными, трепетными и беззащитными из-за фиксированности на своих матерях?

– Не без того… Просто раньше вы предпочитали других и не видели этих. Вы себя чувствуете с ними растерянно, потому что не можете общаться по их правилам. Долго отращивали толстую кожу, чтобы защититься от обидчиков. Отрастили так качественно, что теперь эта кожа их всех царапает…