Неожиданно в мои раздумья вторглись гром колес и перестук лошадиных копыт. Я бросился к окну и глянул на лежавшую внизу площадь. Когда я шел к дому Тренти, там не было ни души, а сейчас по пустынному пространству неслась карета, запряженная парой красивых гнедых лошадей. В ту секунду, как экипаж промчался подо мной, я заметил зеленую полосу на раме, кучера в капюшоне и руку, на мгновение мелькнувшую; когда он подхлестнул коней. Я был абсолютно уверен, что это — та самая карета, которая едва не задавила меня.

— Чей это выезд? — вскричал я.

Чиппендейл стоял за моей спиной и тоже видел карету. Очень похож на экипаж, в котором приезжал ко мне прошлой осенью лорд Монтфорт. Красивый выезд. Я это еще тогда отметил, — отозвался он.

— Странно, — пробормотал я, возвращаясь на середину комнаты, где тряслись от ужаса двое слуг. — Кто-кто, а уж лорд Монтфорт никак не мог управлять этой каретой.

Все формальности, связанные с обнаружением трупа мадам Тренти, были должным образом исполнены. Чиппендейл пригласил знакомого судью, резонно заметив, что в наше время — это общепризнанная истина — ход расследования преступления зависит от случайного знакомства. Я вспомнил про дружбу Уэстли с семьей Монтфортов и кивнул. Как только судья прибыл и осмотрел место преступления, мой хозяин, предупреждая его вопросы, сделал пространное заявление. Он сказал, что мадам Тренти — известная актриса, у которой было много поклонников, и, вероятно, один из них, обозлившись на нее, совершил это нечестивое деяние. Сам он прибыл сюда примерно в десять часов, вместе со мной (меня он представил как своего мастерового). Нам не удалось разбудить мадам Тренти, и слуги, обнаружив, что дверь в ее спальню заперта, проводили нас через черный ход.

Когда мы вошли, она уже не дышала, но еще была теплая. Горничная сообщила нам, что в девять часов она приносила в спальню завтрак, и тогда мадам Тренти была жива и здорова; но она не знала точно, была ли закрыта на замок дверь спальни со стороны парадной лестницы. Таким образом, убийство было совершено между девятью и десятью часами, по всей вероятности, в те минуты, когда мы подошли к ее двери, ибо, приближаясь, мы услышали вопль; вероятно, это был ее предсмертный крик. Видимо, убийца проник в дом через черный ход со стороны кухонных помещений (по словам лакея, та дверь всегда открыта), по черной лестнице тайком пробрался в ее комнату, задушил несчастную мадам Тренти и ушел тем же путем.

Все то время, что Чиппендейл говорил, я не спускал с него глаз, пытаясь разглядеть трещинку в его панцире и понять, что под ним кроется. Но он, как и прежде, весь словно был собран в кулак, умело скрывая свои чувства (мне казалось, я никогда так не смогу). Ни разу его голос не дрогнул, ни разу он не утратил самообладания, даже описывая те мгновения, когда мы вошли в спальню Тренти и увидели на кровати ее распростертое бездыханное тело.

В сущности, мне не следовало бы удивляться его хладнокровию, ибо он демонстрировал такую же невозмутимость, когда я сообщил ему про смерть Партриджа. И все же должен признаться, часто видя, как он впадает в бешенство из-за какой-нибудь мелочи, касающейся его предприятия, в глубине души я ожидал большего.

Как бы то ни было, его версия событий удовлетворила судью. Потом они вдвоем о чем-то тихо переговорили — мне показалось, я услышал, как Чиппендейл предложил ему деньги «в качестве компенсации за беспокойство», — и судья, решив пока ограничиться допросом слуг, с каковой целью он вызвал своего помощника, отпустил нас.

Обрадованный тем, что вовремя успеваю на встречу с Элис, я лишь позже, уже шагая по Стрэнду, задумался над необычным поведением Чиппендейла. Как только судья позволил нам удалиться, он поспешил в направлении улицы святого Мартина, не сказав мне ни слова и даже не потребовав, чтобы я его сопровождал. Разумеется, меня такой расклад полностью устраивал, иначе мне пришлось бы искать предлог, чтобы улизнуть из мастерской. Обычно Чиппендейл требовал от своих подчиненных строжайшей дисциплины, а в этот раз почему-то проявил снисходительность. Объяснения, которые он дал судье, тоже не вполне соответствовали истине. Почему он сказал, что мы прибыли вместе, — ведь когда я только вошел в дом Тренти, он спускался по лестнице, и мы оба это знали? Настораживало и то, что он предложил судье деньги. Разве блюстителям закона платят «за беспокойство», когда они просто исполняют свой долг?

Я вновь задумался об отношениях Чиппендейла и мадам Тренти. Так все же причастен он к ее гибели или нет? По некоторым признакам, может, и причастен. Когда я его встретил, он был возбужден; потом держался с неестественным самообладанием. И то, и другое подозрительно. Ему свойственно терять контроль над собой, что он особенно наглядно продемонстрировал во время нашего последнего разговора в мастерской. Он из кожи вон лез, стараясь угодить мадам Тренти, а значит, вероятно, она имела какую-то власть над ним. Сведенные воедино, все эти факты однозначно свидетельствовали о его виновности. Иного толкования не было.

Но, словно поплавок, выскочивший из глубины воды на поверхность, минутой позже в моих рассуждениях обозначился изъян. Я вспомнил несущуюся по площади карету с зеленой полосой, ту самую, что чуть не переехала меня, и отдаленный топот спускавшихся по лестнице шагов. Мной овладела твердая уверенность: то были шаги убийцы. Экипаж, наверно, был оставлен на одной из выходивших на площадь улочек. В нем убийца и скрылся. Чиппендейл, возможно, знает больше, чем рассказал; возможно, у него были какие-то дела с Тренти, о которых он предпочитает не распространяться; но он не тот человек, которого я ищу.

Когда я прибыл на лесной двор Гудчайлдов, мне сказали, что Элис уже уехала на встречу со мной и просила передать, что будет ждать меня в театре «Ройял». Подгоняя возницу, я покатил в наемном экипаже по Друри-Лейн. Солнце садилось за дома, расцвечивая небо огненными разводами.

Самонадеянность Элис изумляла меня. Нужно обладать завидным хладнокровием, чтобы в одиночку пойти в театр. С другой стороны, напомнил я себе, она ведь никогда не бывала в подобных заведениях и не представляет, как трудно там найти друг друга.

По приближении к театру толпа густела и вскоре заполонила всю улицу от края до края. Мне пришлось сойти с экипажа и дальше пробираться пешком. Я проталкивался к дверям, опасаясь, что вообще не найду Элис. Где она может быть — среди сотен людей, скопившихся у здания театра, или внутри, в числе разряженных господ? Я прочесывал толпу, вместе с людской волной приближаясь к входу. Нигде не заметив Элис, я заплатил полкроны за билет и под натиском напирающей людской массы вошел в театр.

Озаренный сотнями свечей, горевших в кольцевых люстрах, зрительный зал уже кишел людьми. Они болтали, пили, сидели на скамьях в задних рядах партера и на галерке. У сцены собралась внушительная толпа, наблюдавшая за игрой оркестра. Я несколько раз обошел весь зал, пока наконец-то заметил Элис.

Я думал, она будет ждать меня в задних рядах партера или на галерее, но ей каким-то образом удалось проникнуть в ложу для знатных гостей, где она теперь сидела в комфорте, глазами выискивая меня среди людей, обступивших торговца апельсинами. Я начал пробираться к ней, махая рукой, чтобы привлечь ее внимание, ибо стремился выманить Элис из ложи, не приводя ее в смущение. И опять я напомнил себе, что она впервые в театре и, вероятно, не знает, что ложи предназначены только для титулованных особ, хотя уму непостижимо, как привратники пропустили ее на почетные места.