Я не знаю, удастся ли ему не попасть в тюремную камеру вслед за Джонатаном, но чёрт возьми. Если у него это выйдет, я начну сомневаться в том, может ли он вообще… хоть в чём-то… проигрывать.

Я слушал удаляющиеся шаги соседа и охранников, и в глубине коридора наконец прогремел новый клич Олеандра ла Бэйла, ознаменовавший вовсе не поражение, а первую гордую победу:

– Смерти нет!

Северный Олень

Я смотрел в окошко двери, за которой стоял Джонатан, и постукивал пальцами по решёткам, глядя на несчастного парня. Впрочем, сейчас эта камера являлась самым безопасным местом в лицее.

Не знаю, что со мной произошло бы, если бы я сделал то, что должен был. И Дрю оказался, как обычно, прав – да я просто физически не мог ослушаться его. Я и так уже успел угодить в ящик Пандоры, а второй раз туда отправляют только опасных преступников. Впрочем, я бы им и стал, убив учителя нашего великого лицея. Или меня посадили бы рядом с Джонатаном, в такую же камеру, пока я бы тут не тронулся рассудком. Джонни-то терять уже нечего, судя по всему…

Он смотрел на меня потерянным взглядом испуганного подростка, его зрачки сузились: он был в ужасе, слушая мой рассказ. Правда, как-то приободрился, когда я начал описывать то, что ждало Олеана.

Ну да. Джонатана я прекрасно понимал.

– Его, разумеется, отправили в ящик Пандоры. Они мучали его слишком долго. На ла Бэйле, конечно, следов никаких не осталось, подобных моим, потому что проявляются они в его общем состоянии. Никто не выходит из карцера целым. Но Олеан… Они явно сделали что-то с ним. Куда хуже, чем просто смерть от самого страшного для тебя кошмара – они будто бы заставляют его умирать снова и снова за пределами Пандоры… Короче, он сейчас болен, лежит в лазарете.

Эмоции Джонатана менялись. Да, поначалу в его глазах был блеск восторга, как только я заговорил про наказание Олеана, но, надо полагать, это был Райан. Теперь же вернулся кроткий и сочувствующий Джонни – его лицо заметно побледнело и погрустнело.

Я отвернулся.

– Боюсь, те, кого Олеан уже переманил на свою сторону, без него пропадут. Но одного мы точно добились своим протестом – тебя не перевезут в тюрьму для бессмертных или к Совам. Нет. Ты остаёшься тут, – я хмыкнул. – Отныне учителя боятся нас злить. Они в страхе, напуганы. Ведь кто знает, на что способны бессмертные, желающие спасти свою свободу… Так что злить нас не в их интересах. Ты остаёшься.

Он опустил взгляд. Джонатана Эрланда явно коробило, что это всё вызвано якобы желанием сбагрить преступника куда подальше. Но как было всем ясно, дело обстояло несколько иначе. Джонни был просто предлогом: вежливостью, которую проявили диссиденты, прежде чем нанести первый удар по правительству.

Да, мы в основном подростки, но среди нас были и взрослые. Бенджамин Преображенский, которому за двадцать, и другие инакомыслящие примерно его возраста. Учениками в лицее считались лица до двадцати одного года – типа, если ты старше, будь добр, сначала пройди обучение под контролем Сов, а потом отправляйся просвещать более слабых умом и силой воли мелких детишек от двенадцати до двадцати одного. А красиво получается, посмотрите.

Я развернулся, не желая задерживаться здесь слишком долго. Никто не должен был знать, что я навещаю этого парня. Никто.

– Даже ла Бэйл не заслуживает такого… – шёпотом произнес Джонни, нервно поглаживая прутья решётки в маленьком дверном окошке. – Никто не заслуживает.

– Я знаю, – я посмотрел на свои ботинки, не находя более места своему взгляду. – И помню, что ты тоже испытал эту муку на себе. Никто.

Я двинулся прочь по коридору, не зная и не совсем понимая, как в одном человеке умещаются одновременно две противоположные личности: Джонни и самопровозглашённый великий некто Райан Третий. Но, вспоминая бледное лицо с тёмными синяками под глазами и их взор, наполненный одновременно печалью, ненавистью и некой глубоко спрятанной теплотой, мне становилось понятно: намного сильнее пугают не две личности в одном человеке, а одна личность, содержащая в себе тысячи и тысячи различных никем не изведанных, никем не понятых людей.

Белый (?) Ворон

Пару дней назад

Я оказался в тёмной комнате. Меня приковали к железной кровати, или столу, или что это было – ремнями зафиксировали руки и ноги. Пока охранник закреплял ремни, я ухмыльнулся, прочистил горло и успел плюнуть ему в лицо.

Он отшатнулся, вытер слюну и принялся дальше завязывать путы, с хорошо сдерживаемой яростью затягивая ремешок на моей шее.

– Вас тоже это ждёт, вы в курсе? Вас всех это ждёт рано или поздно.

Он посмотрел мне в глаза, приподняв одну бровь. Кажется, он старался спрятать затаившийся глубоко внутри страх. Отвернувшись, он кивком головы поприветствовал Туманную, которая пришла убедиться, что всё пройдёт как надо, и, собственно, помочь мне погрузиться в ящик Пандоры.

– Олеандр ла Бэйл. Ты разочаровываешь меня…

Я мрачно засмеялся.

– О, так вы всё же встали с постели после представления Сорокина? Как жаль, я думал, вы проваляетесь без сознания хотя бы пару дней!

Женщина поправила очки и покачала головой.

– К счастью, с большого расстояния этот юноша не может отнять силы надолго. К тому же это лишь моя вина. Только моя… я знала, на что он способен, но свято верила, что он не осмелится встать на нашем пути. Молодой человек!

Это она зовёт того, кто нас усыпляет. Ведь чтобы попасть в ящик Пандоры, они сначала…

Я нахмурился.

Неужели я…

Фигура показалась в дверном проёме. Неслышная. Туманную-то я узнал по её невысоким каблучкам, и она почти сразу подошла ко мне, этот же человек оставался в тени.

– Ну же, юноша, не стесняйтесь. Обычно вы остаётесь там, но сегодня… нет, вас должны видеть.

Фигура сделала шаг вперёд. И ещё один. Я пытался получше разглядеть её, однако шею закрепили и правда слишком туго. Но вот парень подошёл совсем близко.

Алые глаза смотрели отрешённо.

Я вдохнул.

Да, они здорово его отделали. Я видел на шее парня красную полоску от такого же ремня, какой сейчас был на мне. У скулы виднелся тёмный синяк, алым пятном тянущийся к уголку губ. Глаз заклеили широким пластырем с повязкой и бинтом. Его руки слегка дрожали от пережитой боли.

– Август. Август, я понимаю.

Я злился. Злился, но подозревал, почему он это делает. Они его заставляли. Как заставляли всех нас.

– Они… угрожали Саше. Также они предупреждали, что, если я откажусь, провинившихся вместо ящика Пандоры будут усыплять совершенно иным способом. Болезненным. Избиение до потери абсолютно всех сил, – он попытался ухмыльнуться, но разбитое лицо ему не позволило.