– Панна Анджелика! Никак заблудились?

Литвинка, закутанная в черный плащ, замерла на месте. Правая ее рука сделала неуловимое движение, будто пряча какой-то предмет, который Мадленка не должна была видеть. Предмет, наделенный острым лезвием, встречи с которым не выдержит ни одно человеческое сердце.

– Как мило, – промурлыкала Мадленка, – что вы зашли проведать меня. И Ольгерда, конечно.

Ноздри литвинки дрогнули, но в следующее мгновение она уже улыбалась самой любезной улыбкой.

– Ах, как глупо, – сказала она непринужденно. – Ты догадалась? Маленькая замарашка, а такая умная. Или он сам тебе сказал?

– Мне больше нравится имя Боэмунд, – отозвалась Мадленка.

Литвинка вздернула голову.

– Не обольщайся, дорогая, он не для тебя. Я знаю, почему ты сидишь здесь и на что надеешься, но даже если он останется в живых, он никогда не полюбит тебя. Посмотри на себя. Какая ты жалкая, фу! И твои ужасные волосы, такие рыжие! – Она дернула Мадленку за прядь, и та сердито отскочила. Литвинка звонко рассмеялась. – Поверь, в тебе нет ничего такого, от чего мужчины стали бы сходить с ума, особенно мужчины вроде Ольгерда. Он ведь не такой, как все, и ты совершенно ему ни к чему. Забавно, что ты принимаешь его судьбу так близко к сердцу, но, видишь ли, ты ничем уже не можешь ему помочь. Он должен умереть, и мы с тобой обе хорошо знаем это. Не так ли?

– Почему он должен умереть? – огрызнулась Мадленка. – С какой стати?

– Он совершил ужасный грех, – сказала Анджелика, сладко жмурясь. – Видишь ли, Магдалена, есть люди, которых можно задевать, есть даже такие, которые предназначены для того, чтобы их пинали все, кому не лень, а есть люди, которых трогать ни в коем случае нельзя. Несчастная мать-настоятельница…

– Да, в самом деле, – подхватила Мадленка, – давай поговорим о матери-настоятельнице и о том, почему она умерла. Так кто настоящий отец князя Доминика?

Лицо Анджелики сразу окаменело.

– Что? Ты о чем?

– Видишь ли, дорогая, – сказала Мадленка, пародируя снисходительный тон собеседницы, – бедная мать Евлалия была лучшей подругой матери Доминика, но это вовсе не объясняет ее присутствия у одра умирающей. Более того, к чему той было исповедоваться именно ей, когда под рукой был сам епископ Флориан, который, как-никак, стоит выше, чем какая-то аббатиса? Вот если бы княгине, такой примерной жене, такой добродетельной и милосердной, надо было покаяться в чем-то таком, о чем никто не должен был знать, она бы вызвала к себе человека, которому могла доверять. И естественно, когда княгиня Эльжбета почувствовала, что пришел ее смертный час, она послала за дорогой Евлалией, дабы признаться в некоторых прегрешениях, которые нельзя было открыть обычному исповеднику. Вот только, похоже, благочестивая мать-настоятельница захотела злоупотребить ее доверием и предала ее. Что же там за тайна такая, если из-за нее не жаль было убить столько человек? Да обычная женская, примитивная тайна, которую все подозревали, даже крестоносцы из Торна, но никто ничего не мог доказать. Княгиня Гизела, родившаяся от первого брака старого князя, была много старше своего брата, и многих смущало, что отцу Доминика было уже под шестьдесят, когда у него родился долгожданный сын. Так кто его настоящий отец?

– Бедняжка, – участливо произнесла панна Анджелика. – Ты и в самом деле веришь в то, что говоришь?

– Я еще верю и своим глазам, – сказала Мадленка. – Видишь книжечку? Это Библия матери Евлалии. В ней на полях есть любопытная заметочка о том, что некоторые простолюдины подымают дерзкие взоры на жен своих господ, а жены господ им не противятся. А дальше написано так: «Кн. Э. и П. из П.», и я почему-то думаю, что сокращение «кн. Э.» означает княгиню Эльжбету, а «П. из П.» Петра из Познани. Кстати, ведь князь Доминик очень на него похож. Волосы, фигура, разворот плеч, например… То-то сразу же после рождения князя пошли всякие слухи, и некоторые шляхтичи, и в их числе мой отец, отказались признавать его законным сыном, а присягнули на верность королю Владиславу.

Анджелика не сводила взгляда с лица Мадленки, пока та говорила.

– Библия? – прохрипела она.

– Да. Я сохранила ее на память.

– Отдай ее мне! – крикнула панна Анджелика, сбрасывая маску. – Сейчас же!

– А не то что? – язвительно поинтересовалась Мадленка.

– Ты и сама не знаешь, – прохрипела Анджелика. – Ты, жалкое, ничтожное создание! Отдай мне Библию, и я дам тебе уйти по-хорошему. – Она подняла руку и показала кинжал, который держала наготове. – Иначе – берегись!

– Экий знатный ножик-то! – хихикнула Мадленка. – Почему бы тебе не порезать им себе одно место на кусочки, а? Глядишь, и полегчает!

Анджелика испустила дикий вопль и, бросившись к постели, стала тыкать в раненого ножом.

– Вот тебе, вот тебе! – кричала она, обезумев. – Смотри, как он подыхает, твой милый, смотри, смотри! Но что такое… – заговорила она совсем другим тоном. – Где он? Что это значит?

Ибо то, что она принимала за фигуру лежащего, оказалось на самом деле искусно составленными подушками, прикрытыми одеялом.

– А это значит, что по тебе костер плачет! – выкрикнула Мадленка в ответ и что было силы швырнула в нее лампой.

Светильник разбился, масло вытекло, и огонь охватил литвинку. Анджелика заметалась по комнате с воплями, которые Мадленка отнюдь не собиралась слушать. Прошмыгнув мимо пылающей ведьмы к двери, она сняла засов и выбежала наружу.

– Гори, мое солнышко! – пожелала она на прощание и бросилась бежать, но у лестницы ей дорогу преградили двое. Мадленка метнулась обратно – и сам Петр из Познани шагнул ей навстречу.

– Ну что, милая, добегалась? – сказал он задушевно, хватая ее за локоть. – Так я и знал. Надо было тебя, как братца твоего, того… да жаль, ты нам не попалась тогда. Ну да все к лучшему, голубка. Дядя Петр тебя не обидит.

Мадленку препроводили в небольшой мрачный зал, где, несмотря на раннюю осень, топился камин и потрескивали в огне поленья. Князь Доминик стоял перед очагом, заложив руки за спину, и даже не обернулся, когда Петр ввел девушку. В уголочке примостилась диковинного вида старуха с лицом, внушающим страх, в которой Мадленка признала кормилицу Анджелики. Когда Мадленка вошла, старуха мелко захихикала и сказала, указывая на нее:

– Живой, принявший имя мертвого! А где мертвец, что притворяется живым?

– Молчи, старая, – велел князь Доминик. – Где Анджелика? Она мне нужна.

Спустя некоторое время Анджелика действительно появилась и, высоко подняв голову, прошествовала мимо Мадленки. К огорчению последней, проклятая литвинка даже не обгорела, пострадал только ее плащ, который она сбросила наземь, а люди Петра, подбежавшие на подмогу, вовремя затоптали огонь.