– Иди, – отвечает он коротко.

Я перехватываю лук и соскакиваю на старые балки причала.

Они несут луки точно так же, как я. Одной рукой, стрела на тетиве, придерживаемая пальцем. На пляже они идут врассыпную: Спалле – впереди, трое остальных – широкой линией позади, я замыкаю. Готов поспорить, что они знают – это охранное построение, а потому я перевешиваю щит на спину и разворачиваюсь, как пристало замыкающему.

Тишина.

Слышен лишь скрежет камней под подошвами.

Может, это излишняя предосторожность, но я активирую цифрал.

* * *

Подходили осторожно, мягко ставя ноги, так, чтобы окатыши не скрежетали под стопами. Драккайнен, идущий последним, старался смотреть с утроенным вниманием. Не мог все время идти спиной вперед, потому зашагал боком, зыркая попеременно то в одну, то в другую сторону, с луком в опущенной руке, со стрелой на тетиве, придерживая ее пальцем. Поглядывал термозрением на край леса, но там никого не было видно.

Дом стоял на мысу, втыкающемся в озеро, в прекрасном месте для небольшой яхтовой пристани и кафешки, или хотя бы закусочной.

Было тихо.

Когда они приблизились к строениям, Спалле перевесил лук за спину, снял щит и тихо вынул меч. Вложил клинок под мышку, после щелкнул пальцами, показал два, а потом – вправо за дом.

Двое моряков моментально двинулись в том направлении, Драккайнен занял их место в строю, справа от Спалле. Тот прокрался к двери и постучал рукоятью меча.

– Эй, Дрофнир, вставай! Это я, Спалле Рыбий Нож! Мы приплыли!

Ничего. Через некоторое время Спалле прижался боком к двери и толкнул ее плечом, но ничего не случилось.

– Закрыто изнутри, – прошептал.

Драккайнен снял стрелу, сунул ее в колчан, а потом вложил лук в сагайдак и хлопнул моряка по плечу, показывая на пальцах, чтобы тот отошел от двери.

Осмотрел кованые завесы из подржавленного железа, осмотрел косяк, потом легонько обстукал доски, взялся за железную рукоять и дернул дверь.

Засов, как он полагал, находился где-то на высоте в метр двадцать и был деревянным.

Драккайнен отступил на шаг, несколько раз глубоко вздохнул и закрыл глаза, освобождая гиперадреналин. Очень осторожно передвинул ноги по гальке, после чего напряг диафрагму, выбрасывая воздух в резком вскрике, и воткнул прямой пинок туда, где должен был находиться засов.

Двери отворились с пугающим грохотом, который раздался в его ушах, словно протяжный рык грома. Засов треснул, но не распался; удар вырвал крюк, за который он заходил, и выстрелил им внутрь помещения. Вуко убрал ногу, чтобы удержать равновесие, одновременно тревожно проверяя состояние сухожилий и мышц. Казалось, что все в порядке.

Спалле и второй моряк стояли по бокам, как на стоп-кадре с полуоткрытыми ртами, когда он наклонился и шагнул внутрь, двигаясь максимально плавно. Ему казалось, что они притворяются, и он хотел уже вернуться в нормальное состояние, крикнуть что-то вроде: «Добрый день, прошу прощения за дверь!» Но в воздухе висело нечто такое, что ему не хотелось снимать боевой режим. Он лишь пытался двигаться естественно, а не метаться, словно кузнечик.

Не успел он переступить порог, как увидел в темноте комнаты что-то горячее и поросшее мехом, размером с теленка, нечто, оттолкнувшееся от земли и выстрелившее в него, как заряд катапульты.

Это было еще в воздухе, когда ему удалось сдержать движение тела вперед и развернуться, пропуская это не пойми что рядом с собой.

Рядом с лицом мелькнула ощеренная зубастая пасть в обрамлении шевелящегося меха; с морды тянулись липкие нитки слюны. Драккайнен сумел ухватиться большим и указательным пальцем за рукоять торчащего над плечом меча и потащить его вверх. Тварь уже миновала его, словно обросшая мехом торпеда. Он сомкнул на рукояти всю ладонь и ударил, протискивая клинок сквозь превратившийся в масло воздух, чувствуя, как турбулентность вибрирует на поверхности стали.

Меч ударил, словно в мокрый снег, перерубая цель, несколько раз зацепив по дороге что-то твердое. Дрожащий в воздухе львиный рык сменился протяжным стоном, словно сигнал корабельной сирены, а потом смолк.

Он выскочил в реальный мир и одновременно услышал, как два тяжелых предмета падают на землю с мокрым хлюпаньем, и почувствовал липкие, горячие брызги на лице.

– Вот и зарубил собачку da piczki materi, – рявкнул Драккайнен. – На хрена ж ты на меня бросался?

– Говорили, ты быстро двигаешься, – сказал Спалле. – Но это, пожалуй, слишком. Я не сумел заметить, как ты выхватил меч.

– Да ладно, – легкомысленно ответил Драккайнен. – Ничего сложного.

Над входом обрушился кусок стрехи, как по линейке отрезанный кончиком клинка. Моряки взглянули на него в молчании.

– Чуть промахнулся, – сокрушенно признался Вуко.

Внутри было темно. Они вошли один за другим в густой, почти горячий смрад гнили. Спалле раскашлялся.

– Нечего здесь искать, – сказал глухо Драккайнен откуда-то из темноты. – Выйдите, я его отрежу.

– Что отрежешь?

– Этого твоего Дрофнира. Повесился на притолоке.

* * *

Висел тот уже пару дней. Труп был одеревеневший, с широко расставленными руками, рот заполнял распухший фиолетовый язык, лицо почти полностью почернело.

– Руки у него были свободны, двери – закрыты изнутри, – сказал Драккайнен. – Сам повесился.

– А где его женщины? Его невольники? Дети?

– Внутри был только пес.

– Мне думается, – сказал неторопливо Спалле, – что ты – Деющий. Знаешь такую песню, чтобы он говорил?

– Я не знаю никаких песен.

– Я слышал, как ты говоришь с конем на его языке.

– Это мой язык. Странствую в одиночестве, потому говорю со всеми подряд, даже с вороном. Я не Деющий, Спалле. Знаю искусство меча своей страны, поэтому двигаюсь быстро.

– Там, за домом! – крикнул один из воинов, высланных на зады строений. Побежали все.

– Головы эти – старше его смерти, – сказал Драккайнен, приседая подле трех женских голов, старательно уложенных на кучку камней. – Как минимум, на несколько дней.

– Убил всех, а потом повесился? А где остальные?

– Сколько с ним жило?

– Он не был богат. Имел четверых невольников, двух женщин и трех детей. Была еще его мать. Это – она да еще его бабы. Остальные исчезли.

Драккайнен осмотрелся:

– Думаю, не он их убил.

– Почему? Может, он сбрендил?

– Там, на земле, лежит лук и колчан. Рядом мертвый козел. Сразу возле леса. А здесь, глядите: три заостренных колышка. На кончиках кровь. Кто-то надел головы на колышки. Если бы это сделал Дрофнир, так бы все и оставил. Но он нашел их на колышках. Вышел из лесу, увидел их, кинул что было в руках и подбежал. Снял головы с колышков и уложил их. А потом повесился.