К тому времени на корабле я уже миную половину дороги.

А потому стоит взять себя в руки, не дать увлечь чувствам и спокойно сесть на свернутых канатах или подумать о завтраке. Это лишь маленький предмет, который можно носить в кармане, содрать с головы пленника одним движением, поскольку он вызывает интерес и притягивает внимание, а понять его назначение можно самому и без особого труда. Мелочовка, которая почти за два года могла десятки раз перейти из рук в руки. Могла быть отобрана силой, проиграна в досочки или камни, снята с лица мертвеца, подарена родственнику как часть долга или куплена в лавке.

Эти очки за пятьдесят евро могли бы рассказать мне захватывающую историю, но допрашивал бы я не очки, а крысоподобного Человека Змея, который носит их сейчас на носу.

И все же я знаю порядком. Знаю, что никто не любит Змей, а потому между ними и остальными не слишком много контактов. Вещи, которые переходят из рук в руки, а к таким несомненно принадлежат и противосолнечные очки с антибликовым покрытием, автоматической поляризацией и фильтром УФ Visconti Vector, странствуют от одного Змея к другому. А значит, я – в нужном месте.

На корабле, что плывет в Землю Змеев.

Как можно быстрее.

Мне дают кусок сыра и кубок скисшего овечьего молока, а еще кусок лепешки. За бортом проплывают скалистые берега фьорда, над ними встают обрывы и пуща. Снизу непрерывно доносится скрип и плеск пятнадцати пар весел. Неравномерно. Гребцы еще неловкие, наверняка некоторые впервые в жизни держат весла.

Мы плывем.

Я схожу под палубу на носу, чищу Ядрана и позволяю ему упереть свою большую башку в мое плечо. Глажу его по выгнутой шее, приговариваю успокаивающие банальности на польском и хорватском. Хорошо порой произнести несколько слов на нормальном языке.

Рулит большой лысый мужик, с которым я познакомился в доме Скифанара, сражаясь с черным плющом. Грунф Колючее Сердце.

Что за имя!

Он неразговорчив и крайне скептичен, но, похоже, меня уже принял. Сидит на деревянном релинге кормового отсека и упирается ногой в кожаных чижмах в изогнутый румпель. Это главный рулевой Атлейфа, как я слыхал. У Грюнальди был собственный корабль, но его нет. Пропал корабль и весь экипаж, кроме восьми человек. Я все еще не знаю, при каких обстоятельствах.

Я сажусь рядом с рулевым и гляжу на реку. Наш молодой капитан закрылся в кормовой каюте со своими новыми невольницами. И теперь мы слышим выразительные ритмичные девичьи стоны. И длится это с утра.

Грунт усмехается в усы и топает:

– Ну-ка, тихо там! Править невозможно!

Ради эксперимента я раскуриваю зелья, которые купил, но закашливаюсь и выбиваю все за борт. Щиплет язык и пахнет как паленый майоран. К счастью, он не ядовитый и не наркотический – просто бессмысленный.

Лодка плывет излучинами, из воды торчат белые острые скалы, над нами встают обрывы с деревцами, цепляющимися за скалу.

Невермор парит, раскинув крылья, посреди ущелья и оглушающе кричит – аж разносится эхо.

Я осматриваю свою экипировку, наполняю стрелами колчан, остальные связываю в пучок и обертываю одеялом. Делается холодно.

Невольники за веслами начинают петь что-то монотонное и печальное, сперва тихо, потом все громче.

Я забираю на палубу бутылку палинки.

Мы плывем. Скрип, плеск!

В Землю Огня.

* * *

Мимо первого трупа мы проплываем пополудни. Он плывет лицом вниз, в первый момент выглядит как кусок дерева, но вскоре оказывается, что это человек. Дрейфует по течению, широко раскинув руки, а посредине спины его вышита округлая эмблема: три эс-образные формы, вписанные в круг.

Точно такая же, как на нашем парусе.

Мы становимся на дрейфе, но проплывает он довольно далеко. Спалле Рыбий Нож бежит вдоль борта с копьем и пытается притянуть тело, но ему удается лишь перевернуть его лицом кверху.

У трупа лицо объедено до голого черепа рыбами, от остального остались лишь синие размоченные ошметки. Нельзя узнать. Никто не знает, кто это.

Минует он нас и исчезает за поворотом.

На палубе все смолкают и лишь с беспокойством глядят на нос, словно опасаясь того, что может выплыть из-за излучины.

– Никого нет, – говорит Грунф мертво и неуверенно. Он приподнимает кожаную ермолку с окованным ободком и чешет лысину. – Нет охотников, нет рыбаков. Река пуста. Мне это не нравится.

Никому это не нравится.

За час мы минуем еще два трупа, при этом один – лишенный головы и руки, другой – с тремя длинными стрелами, торчащими из спины.

Зовут Атлейфа, который все еще сидит в каюте, с самого утра не выходил даже подкрепиться глотком пива.

Он молча глядит на трупы и кусает губы с беспокойным выражением лица.

– Нехорошо выглядит, – говорит равнодушным голосом.

Все расходятся по кораблю, будто это «нехорошо» было командой или паролем. Без беготни и поспешности – это не кажется тревогой. Кто-то приносит охапку щитов и устанавливает их вдоль релинга, кто-то уже раскатывает кольчугу и помогает товарищу натянуть через голову кафтан, кто-то вынимает меч и делает несколько резких махов над головой, после чего критично поглядывает вдоль клинка, кто-то уже стоит с поясом в зубах и затягивает ремешки шлема.

Я тоже схожу под палубу и надеваю кольчугу, прихватываю наплечники и шлем. Меч перевешиваю через спину, беру еще сагайдак с луком и колчан.

Они глядят с интересом, как я сокращаю ключом тетиву и проверяю, как ведут себя тали на грифах. Кто-то примеряется к нему, но шесть тетив перед глазами их смущают – не знают, какую натягивать.

Плывем дальше почти без слов, на палубе установилось молчание. Нервозности незаметно. Это не приготовление к атаке – просто никто не знает, чего ждать. Такой вот полубоевой кураж. На корме готовят копья, щиты и топоры, один из моряков снимает веревки, которыми найтовилась аркабаллиста, и разблокирует рычаг, но потом садится у изножья машины и грызет, хрупая, какой-то фрукт. Остальные опираются о деревянные релинги и вглядываются в берега.

Вокруг пусто.

* * *

К вечеру мы вплываем в небольшую заводь, справа распахивается большой пляж, засыпанный скальным щебнем, окруженный лесом. На мысе видны небольшие каменные застройки, прикрытые низкой стрехой, да старый деревянный помост. Вокруг тихо, даже псы не брешут.

Мы причаливаем правым бортом так, чтобы нос смотрел на озеро. На помост соскакивает сперва Спалле, потом еще трое, все со щитами на спине и луками в руках. Только потом еще двое принимаются вязать причальный канат. Четверо лучников осторожно сходят на берег.

– Я с ними? – спрашиваю Атлейфа не то с предложением, не то с просьбой о приказе. Он тут стирсман, я должен его уважать.