культурного рабочего класса маленькой страны. Речь шла не о каких-то территориальных и экономических уступках, как в случае с Советской Россией, а о самой судьбе финляндской революции. И этот вопрос лидеры германской социал-демократии решили без гамлетовских сомнений, хотя и не без приличествующих обстоятельствам монологов с трибуны рейхстага.

Между империалистическими кругами и лидерами социал-демократов во время войны установилось своеобразное взаимодействие. Упомянутые лидеры, поддерживая империалистическую политику в общем, позволяли себе в частных вопросах легкую оппозицию, облекая ее подчас в слова, взятые из марксистского лексикона. Империалисты, конечно, предпочли бы, чтобы в их адрес не было и такой критики; и все же они ее терпели, понимая, что именно благодаря ей рабочие массы не отворачиваются окончательно от этих лидеров и те поэтому могут своим авторитетом удерживать массы от «крайностей» (сорвали же они январскую стачку!). Без этой критики рабочие лидеры перестали бы быть лидерами и их влияние в рабочих массах, а значит и их ценность для империалистов стали бы равны нулю. Но оппортунистические лидеры были достаточно осторожны, чтобы не хватить в своей критике через край, не задеть чересчур верхи и не взбудоражить слишком низы. Многолетний опыт соглашательства позволял им так дозировать критические выступления, чтобы и видимость оппозиции сохранять, и не переставать быть верноподданными кайзера. И потому никого их критика не пугала, никаких последствий она не имела, а сами они после своих филиппик против реакционеров оставались с ними добрыми коллегами по парламентской работе. Именно в этом свете надо рассматривать и некоторые критические выступления социал-демократов, а также более левых, но непоследовательных, колеблющихся независимых социалистов по вопросу о германской интервенции в Финляндии.

В первых числах марта в рейсхстаге обсуждался вопрос о занятии Аландских островов. Было нетрудно догадаться, что отправление войск к берегам Финляндии имеет прямое отношение к событиям в этой стране и к просьбам белофиннов об интервенции. Однако лидеры социал-демократов и независимых и не подумали привлечь внимание рабочих к этой явной подготовке нападения на революционную Финляндию. Эберт ограничился заявлением, что занятия Аландских островов он не одобряет. Давид и Гаазе в своих речах воздержались даже и от неодобрения.

В дальнейшем метод правых и независимых состоял в том, чтобы, с одной стороны, что-то во всей этой интервенционистской затее покритиковать и этим показать рабочим: мы, мол, не дремлем, стоим на классовой точке зрения; а с другой стороны, свести эту критику на нет клеветой на финляндскую революцию под видом беспристрастной оценки событий.

Вот как, например, выглядело выступление социал-демократа Давида 18 марта. Часть первая — критика. Возражая канцлеру, утверждавшему, будто Германия, посылая войска, не хочет вмешиваться во внутренние дела Финляндии, Давид смело разоблачил этот тезис, поскольку он уж больно нелеп. Давид оказал, что в действительности Германия вмешивается во внутренние дела Финляндии. Там происходит гражданская война, и когда представляют дело так, будто в Финляндии существует одно финляндское правительство, которое поддерживается всем народом и борется против русских, то это — искажение фактов. Но классового характера гражданской войны в Финляндии Давид не раскрыл. Идет борьба между самими финнами, «каждое из двух правительств утверждает, что оно является законным», а какое из них «правильное» — поди, мол, разберись!

Возражая против уверений, будто немцы только хотят навести в Финляндии порядок, ибо там-де царят разбой и насилие, Давид сказал, что в самом Берлине, в этом упорядоченном городе упорядоченного государства, ежедневно совершается 300 краж и ограблений, а во всей Германии их тысячи. Что сказали бы немцы, если бы в Германию вступили иностранные войска для того, чтобы обеспечить порядок и безопасность в стране и неприкосновенность собственности жителей? А в Финляндию вводятся немецкие войска якобы только потому, что красное правительство не навело порядок в мгновение ока. Германская интервенция, предупредил Давид, вызовет ненависть трудового народа Финляндии к Германии.

Все это сказано неплохо, и, рассуждая последовательно, Давид, казалось бы, должен был закончить требованием: руки прочь от Финляндии! Ничуть не бывало. Дальше следовала вторая часть речи — клевета и такие предложения, какие, в сущности, не противоречили интересам империалистов. Чтобы очернить революционную Финляндию, Давид ставит ее на одну доску с белофиннами и утверждает, что оба правительства в Финляндии ведут лживую кампанию в прессе. В отношении белофинского правительства это было верно, но в отношении революционного правительства утверждение Давида являлось клеветой, по существу — частью той лживой кампании против революционной Финляндии, которую вела вся буржуазная пресса. Это выступление было не такого рода, чтобы вызвать у рабочих и солдат симпатии к финляндской революции и побудить их к действиям в духе пролетарского интернационализма [60].

Далее в этом же выступлении Давид заявил, что если уж Германия вмешивается (а против этого вмешательства — ни слова!), то следовало бы выслушать и другую строну, «а не пускать в дело штыки без дальнейших разговоров». «Итак, — витийствовал Давид, — пусть сделают попытку склонить и другое правительство к принятию этого мирного договора. Другое правительство, я убежден (!), тоже встанет на почву заключенного договора». Достигнув этого, можно будет потребовать вывода русских войск. (К этому времени их там уже не было.) Задача Германии заключалась, по словам Давида, в мирном урегулировании спора между сторонами.

Империалистическая Германия должна была, по мнению этого социалиста, вмешаться в справедливую, революционную войну, которую вел рабочий класс Финляндии и надеялся довести до победы, — и «мирно урегулировать» спор, не дать красным победить, навязать и им кабальный договор, который даже финляндская буржуазия подписала только потому, что находилась в отчаянном положении. Зависимость от Германии — тот общий знаменатель, к которому, по мнению Давида, надлежало привести и белых, и красных — всю Финляндию. Не то же ли самое предлагал заместитель статс-секретаря по иностранным делам фон дем Буше? Своей интервенцией Германия, собственно, это и сделала — распространила договоры, заключенные белофиннами, на всю Финляндию; естественно, что этого нельзя было сделать без подавления революции.

Сам Шейдеман при решении вопросов о договорах с Финляндией и интервенции предпочитал говорить поменьше. 19 марта он, разыгрывая неосведомленного, сослался на то, что он-де не располагает достаточными данными для политического обсуждения этого важного вопроса. Член правительства, лидер парламентской фракции, несомненно находившийся в курсе всего, что касалось этих вопросов, притворился неосведомленным в момент, когда совершалось предательство интересов рабочего класса. Это был жульнический прием с целью избежать ответственности. А 22 марта, когда нужно было выразить мнение социал-демократической фракции о договоре с Финляндией, Шейдеман лаконично заявил, что фракция его одобряет. Позже в своих двухтомных мемуарах Шейдеман ни о финляндской революции, ни