– Я знаю, – так же шепотом ответила она и прикрыла глаза, чувствуя, как его губы касаются ее шеи.

Бекет начал расстегивать куртку интрессы.

– Когда мне было… четырнадцать лет… Мы с отцом посещали столицу… и… были представлены императору… – начала рассказывать Амалия, не открывая глаз. – Ой, подожди… этот шнурок развязывается не так… я помогу…

Со шнурком было покончено, и Амалия продолжила, боясь открыть глаза, ведь ее смелость имела свои границы.

– Император… он так на меня смотрел, что… я даже обернулась, мне показалось, что он увидел кого-то за моей спиной… И другие глазели тоже… А потом, в большой, похожей на дворец городской гостинице я случайно подслушала… я подслушала разговор батюшки с императорским чиновником… Он предлагал батюшке много золота и… высокую должность в столице… если я стану фавориткой императора… Но батюшка не согласился… О, мэйджор…

После того как все случилось, любовники еще долго лежали под казенным одеялом, отдыхая и осмысливая произошедшее.

Бекет чувствовал, что сжег за собою все мосты, поскольку высадить Амалию на ближайшей станции, как иногда проделывал это с навязчивыми подружками, он не мог. Это все равно что бросить в лесу младенца – чужой язык, чужой мир.

Бекет крепче обнял интрессу, и она запросила пощады.

– Я… не могу дышать… мэйджор…

– Зови меня – Джек. А то все мэйджор да мэйджор. Мэйджор – это всего лишь чин, а зовут меня Джек Бекет.

– Джек Бекет… – повторила румяная от счастья Амалия и улыбнулась. – Как красиво звучит – Джек Бекет. Джек… Джек… – еще несколько раз повторила она. – Скажи, Джек, а у нас теперь будет ребенок? Мы ведь сделали все как полагается, правильно?

– Думаю, что да, будет, – легко согласился Бекет, удивляясь собственной податливости. В прежние времена подобных признаний от него было не добиться.

– А на что мы будем жить, Джек? Ты снова будешь служить, ведь ты мэйджор?

– Да, я могу пойти служить, но пока мне этого не хочется… Пока мы поживем на мои сбережения, а там видно будет.

– Сбережения? – спросила Амалия. Во всем, что касалось будущего ее детей, она должна была разобраться.

Бекет чмокнул интрессу в нос, расправил ее шелковистые локоны и сказал:

– Сбережения – это деньги, которые лежат в специальном финансовом учреждении. В банке.

– Уж не о меняльных ли лавках ты говоришь, Джек?

– Отчасти банки похожи на меняльные лавки.

– Нас ведь там обманут, Джек! Ты виделся с хозяином лавки, ты подписал с ним смертный договор?

– Разумеется, солнышко…

Бекет поцеловал интрессу, потом еще и еще раз.

– Джек, мы ведь уже делали это…

– Ничего… сделаем еще раз…

Двигатели работали ровно, гудела вентиляция, вздрагивала в корме холодильная камера.

Примерно через полчаса Джек и Амалия обрели способность говорить.

– О, Джек… Как хорошо, что батюшка не согласился отдать меня в фаворитки… Тогда бы мы никогда не встретились.

– Зато ты жила бы при дворе…

– Ты нарочно хочешь рассердить меня?

Джек отрицательно покачал головой.

– Что мы будем делать, если ростовщики обманут нас и ты не получишь никаких денег?

– Ну… тогда я убью их и заберу их имущество.

– Вот это правильно! – горячо поддержала его Амалия.

Они помолчали какое-то время, затем она спросила:

– А где мы будем жить на сбережения, Джек? У тебя есть дом?

– Конечно, солнышко мое, у меня есть дом.

– Ты живешь в большом городе или в провинции?

– До этого жил в городе, но сейчас подумываю поселиться на острове, посреди теплого моря.

– А чей это остров?

– Мой.

– И там есть дом?

– Разумеется.

– А он большой? – спросила Амалия, выскочив из-под одеяла.

Бекет несколько мгновений восхищенно ее разглядывал, потом погладил плечико и сказал:

– До чего же ты прекрасна, Амалия…

– Стоп! Ты не сказал мне «ваша светлость»!

– Да, причем уже несколько раз…

Амалия легла и натянула одеяло до подбородка.

– Ну, ты ведь теперь мой муж… Я зову тебя Джек, а не мэйджор, значит, и ты можешь звать меня по имени, а не по статусу.

– Правильно, – похвалил ее Бекет.

– Так большой у тебя дом или нет?

– С замком твоего батюшки ему, конечно, не равняться, но места в нем достаточно.

– А большой ли этот остров?

– Ну… два часа пешком с севера на юг и час ходьбы с востока на запад.

– Не такой уж и большой, – покачала головой Амалия. – И сколько там деревень?

– Нисколько. Только мой дом и… домик садовника.

– У тебя там сад, что ли?

– Нет, бери выше. Прекрасный газон.

– Что такое газон?

– Это подстриженная трава.

Амалия замолчала, напряженно соображая, какой же может быть прок от подстриженного луга.

– А! Ты продаешь сено?! – обрадованно воскликнула она.

– Хм, хорошая мысль. А то садовнику приходится перерабатывать состриженную траву в компост. Но пусть тебя не заботит мысль о деньгах, солнышко мое. Первое время мы будем жить на сбережения, а если очень преуспеем в этом, начнем сдавать часть газона под площадку для гольфа. На соседнем большом острове находится курорт, так что клиентов будет предостаточно.

– Я не поняла, Джек, что значит сдавать под площадку для гольфа?

– Ну… это такое ристалище для богатых рыцарей, понимаешь? Они резвятся на нашем газоне и за это платят нам деньги. Понимаешь?

– Это я понимаю. И это мне нравится, – сказала Амалия, стараясь представить себе, как все это будет выглядеть. Ржание лошадей, звон мечей и крики раненых. А оплачивать ристалище будут те, кто останется в живых.

Пока Амалия лежала тихо, выстраивая планы на будущее, Бекет смотрел на нее не отрываясь. Скольким девушкам он рассказывал об островах в теплом море, но лишь этой ему не хотелось врать.

Минуло двое суток, наполненных любовью, разговорами о совместном будущем и постижением Амалией нового мира. Обучение началось уже с гальюна, один угол которого был занят тесной душевой кабиной.

В отличие от сверхсовременных истребителей, старый «маскот» был приспособлен для дальних переходов и, несмотря на низкий потолок, предоставлял пилоту хорошие условия.