– Как ты можешь сравнивать мои чувства к тебе с эгоистической похотью дяди!

Нелл понимала, что обидела Джеймса и причинила ему боль. Впрочем, если она сейчас сдастся и уступит, то принесет ему еще больше вреда.

– Прости, Джеймс, – грустно ответствовала Нелл. – Но что бы ты ни говорил, я все равно понимаю: твое предложение основывается на страсти, чувстве вины передо мной и иллюзиях, связанных с твоим временным увлечением сельской идиллией.

Лит помрачнел и, встав, пронзил Нелл сердитым взглядом. Она съежилась, увидев перед собой его мощную фигуру, заряженную гневом.

Но, должно быть, Нелл тоже со временем изменилась. Во всяком случае, ее робость быстро испарилась. Встав, она с холодным спокойствием встретила его гневный взгляд.

– А как же любовь, Элеонора? Почему она не входит в перечень причин, заставивших меня сделать тебе предложение?

Слово «любовь» заставило ее отпрянуть от маркиза.

– Любовь? – растерянно переспросила Нелл.

– Да, я люблю тебя.

Эта фраза прозвучала в его устах как проклятие. Если бы Лит произнес ее нежно, то Нелл, возможно, засомневалась бы в его искренности, но воинственный тон маркиза убедил ее. И все же она продолжала сопротивляться.

– Нет.

Он схватил ее за руки.

– Да, Элеонора, да.

– Но я была служанкой в твоем доме, – попыталась возразить Нелл.

– Замолчи.

Он поцеловал ее с безграничной нежностью, однако Нелл оттолкнула его.

– Прекрати!

Лит схватил ее за плечи и посмотрел в глаза с таким выражением, что Нелл захотелось заплакать.

– Я люблю тебя, Элеонора, и хочу жениться на тебе. Ты будешь моей женой?

Нелл лихорадочно размышляла. Что будет, если она признается маркизу в любви и согласится выйти за него замуж? Она обретет счастье, законное место в его жизни. Их дети родятся в браке и получат все права наследников. Джеймс будет рядом с ней до конца жизни.

Но у этой медали была и обратная сторона. Светское общество поднимет Джеймса на смех. Джеймс никогда не получит высокий пост в правительстве. В конце концов он поймет, что совершил ошибку, и будет чувствовать себя глубоко несчастным, однако постарается скрыть это от нее.

Нет, Нелл не могла так жестоко поступить с ним. Да и с собой тоже.

Расправив плечи, она заставила себя произнести слова, о которых, возможно, будет жалеть всю жизнь:

– Нет, милорд, не буду.

На лице маркиза последовательно отразилось несколько чувств: удивление, разочарование и, наконец, горечь.

Он сжал ее плечи.

– Я люблю тебя, Элеонора.

– Прекрати повторять эти слова, – резко произнесла Нелл, стараясь не заплакать.

Она вырвалась из его рук, и Лит не стал удерживать ее.

– Я все же надеюсь, что когда-нибудь заставлю тебя полюбить меня.

В его голосе сквозила боль.

– Нельзя заставить человека любить.

– Я буду постоянно возвращаться к этому разговору.

Боже, что ее ждет?!

– Ты не должен этого делать.

– Нет, должен.

Лит толкал ее на отчаянный шаг.

– В таком случае, я не могу быть твоей любовницей.

Лит отшатнулся так, словно Нелл ударила его по лицу.

– Что?!

– Я не хочу бросать тебя, но ты предъявляешь невыполнимые требования.

Его губы скривились в иронической усмешке.

– В таком случае, прости.

Нелл видела, что за его иронией кроется желание защитить себя, не дать ущемить свою гордость. Она хорошо понимала, что такое гордость. Нелл, хотя и была дочерью бедного сержанта, обладала несгибаемым духом. Чувство гордости роднило ее с Джеймсом.

Ей хотелось крикнуть: «Я люблю тебя, Джеймс!» – но она до крови прикусывала нижнюю губу, чтобы сдержать рвущееся из груди признание. Если она произнесет эти слова, маркиз одержит победу. Однако эта победа в будущем приведет его к катастрофе.

– Прости, я сделала тебе больно, – сказала Нелл, понимая, что эти слова не утешат его.

– Ничего, как-нибудь переживу, – угрюмо промолвил Лит.

Нелл снова прикусила губу. Однако эта боль не шла ни в какое сравнение с той болью, которая сжимала ее сердце.

– Надеюсь, ты простишь меня.

Джеймс бросил на нее хмурый взгляд.

– Я все равно заставлю тебя выйти за меня замуж, – заявил он и, крепко обняв, припал к ее губам в страстном поцелуе, который был продолжением их спора.

Нелл почувствовала, что тает в его объятиях, и испугалась.

– Хватит! – прервав поцелуй, выдохнула она. – Ради всего святого, прекрати!

Джеймс издал стон и еще крепче сжал ее.

– Я не могу остановиться, – тяжело дыша, с трудом произнес он.

В его голосе слышалось отчаяние. У Нелл сжалось сердце от жалости к нему. Она обвила руками шею маркиза и прильнула к его груди. Лит восстановил дыхание и, наконец, разжал объятия.

Отступив от Нелл, он бросил на нее поблекший безжизненный взгляд.

– Прости, Элеонора.

– Нет, это ты должен простить меня, – прошептала она, устремив взгляд на пламя в камине. Нелл ненавидела себя за то, что сделала сейчас. – Мне пора.

– Элеонора…

Она повернулась к двери, чтобы маркиз не видел ее слез.

– Прошу тебя, позволь мне побыть одной сегодня, – прошептала она, судорожно вздохнув. – Пожалуйста.

И, не дожидаясь ответа, Нелл повернула ручку двери и вышла в коридор. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к стене, пытаясь сдержать слезы.

Джеймс любил ее, но осознание этого не принесло ей радости. Нелл чувствовала себя глубоко несчастной.

Часы внизу пробили один раз. В гостинице стояла тишина. Здесь не поощрялись кутежи и разгульные вечеринки.

Нелл выпрямилась, чувствуя слабость в коленях. Она не могла вернуться в свою комнату. Возможно, Джеймс решит настоять на своем и уложить ее в свою постель. В таком случае, он будет искать Нелл в ее номере.

Еще днем Нелл заметила, что рядом с гостиницей находился небольшой сад. Возможно, свежий воздух и уединенная прогулка помогут ей успокоиться. Глаза Нелл были на мокром месте. При мысли о том, что она сделала больно любимому человеку, ей хотелось плакать.

Проникнув в сад гостиницы «Королевский лебедь», Гринграсс затаился в густой тени деревьев. Ночь выдалась холодной, и он плотнее запахнул полы пальто, хотя люди его комплекции редко мерзнут.

Кто бы мог подумать, что лорд Лит окажется таким же скользким типом, каким был его покойный дядюшка? По вине маркиза Гринграсс лишился дневника, который обеспечивал ему стабильный доход. А взамен Гринграсс получил всего лишь пятьдесят фунтов и кучу старых, никому не нужных газет. Маркиз должен был ответить за бессовестное надувательство!