Скорчив брезгливую физиономию, Комса зажал нос пальцами:

– Едрить твою… Вонизм!

Волна миазмов человеческих испражнений и прогорклого, замешенного на поте и застоявшемся табачном дыме воздуха походила на газовую атаку, под которую попали потрошители. Моргая и еле сдерживая кашель, они запрыгнули в вагон. Под подошвами изношенных китайских кроссовок братьев не шелохнулся ни один камешек гравийной насыпи.

Святой видел все. Он притворялся спящим, наблюдая за вторжением сквозь полузакрытые глаза. Сердце пленника бешено заколотилось. В руках худого, точно узник нацистского концлагеря налетчика находился ключ к свободе – мощные кусачки с широким лезвием и длинными рычагами-рукоятками.

Потрошители постояли секунду, привыкая к темноте. Скупой утренний свет не мог справиться с мраком, царившим в вагоне. Оглядевшись, Болт, бывший атаманом семейной банды, отшатнулся назад, схватив брата за рукав.

– Ты чего? – положив кусачки на плечо, спросил Комса, давно мечтавший приобрести контактные линзы для страдающих дальнозоркостью глаз.

Едва ворочая прилипшим к гортани языком, Болт прошипел:

– П…ц, влетели!

С нар доносился дружный храп боевиков. От неожиданности налетчики чуть не обделались, почувствовав себя кроликами, угодившими в западню. Первым, как и положено атаману, очнулся Болт. Отступая короткими шажками к двери, он тянул за собой брата:

– Линяем, Комса! Шухер, по-быстрому…

Худой, с отвисшей челюстью, по-рачьи пятился назад, вращая от ужаса глазами. Они уходили согнувшись, как в игре в жмурки, широко растопырив руки.

– Стоять, кореша! – Святой приподнялся, насколько позволяла цепь.

Потрошители вагонов окаменели, не понимая, откуда исходит тихий, но внушительный приказ. Не меняя властной интонации, Святой продолжал манипулировать раздавленными внезапным страхом налетчиками:

– Ты, скелет с кусачками, подруливай ко мне!

Голос невидимки, бесстрастный, точно тон прокурора, зачитывающего обвинительный приговор, заставил Комсу сделать шаг, прежде чем его остановил брат. Обладавший превосходным зрением Болт сумел рассмотреть закованного в кандалы человека, сидевшего в углу. Невиданное зрелище разожгло любопытство, переборовшее страх.

– Братан, ты кто? – тупо уставившись на Святого, шепотом спросил Болт.

– Позже, за чаркой скорефанимся. Помогите, пацаны, выбраться, – Святой поднял руки, показывая паутину стальных цепей.

Постоянно озираясь в сторону двухъярусных нар, парочка крадучись, кошачьим шагом приблизилась к пленнику. Сметливый Болт, парившийся на зоне вместе с рэкетирами, осужденными за взятие заложника с целью получения выкупа, оценил положение незнакомца как незавидное:

– Конкретно повязали тебя, паря. Кому дорогу перешел?

Брат, бывший человеком попроще, развел рукоятки кусачек, примеряясь к сочленениям цепи и выбирая глазами слабое звено. Толчком кулака в бок Болт остановил наивного родственника.

– Мужики, в долгу не останусь, – придав словам как можно больше веса, произнес Святой.

Два грабителя в замусоленных спортивных костюмах были словно ангелы, спустившиеся с небес. Вот только творить добро эти ангелы не спешили.

Нехорошо прищурившись, Болт выдвинул условие, не забывая обернуться к нарам:

– Мы заберем тебя, но «браслетики» придется поносить. Когда добазаримся о цене, тогда снимем железо. Годится?

Торг, как говаривал широко известный литературный персонаж, был неуместен. Святой кивнул головой, отодвигаясь от металлической скобы, к которой была прикреплена цепь.

– Давай, Комса, действуй, – повелительно шепнул атаман вагонных потрошителей, внутренне сомневаясь в правильности принятого решения.

Уж слишком странный улов попал к ним в руки.

Болт отошел к двери, собираясь выглянуть наружу. Густой речной туман рассеивался, сползая к воде. Где-то вдалеке рубиновой каплей крови светился глаз семафора. А пленник подстегивал медлившего Комсу, с неподходящей для ситуации дотошностью примерявшегося к тускло поблескивающим звеньям цепи, напоминающим свернувшееся кольцами туловище удава:

– Резвее, дружище.

Наконец определившись, Комса развел челюсти кусачек, готовясь перерезать путы. Но осуществить намеченное налетчику помешал хлопок. Реагируя на звук, Комса обернулся к брату. Тот медленно оседал, схватившись за левую сторону груди.

– Болт! – Дикий крик, преисполненный животного ужаса, пронесся по вагону.

Вопль, послуживший сигналом тревоги, поставил на ноги боевиков. Заспанные, с одутловатыми от спертого воздуха физиономиями албанцы бестолково метались по нарам и, найдя личное оружие, спрыгивали вниз. А потрясенный видом завалившегося на бок брата Комса тянул на высоких нотах:

– Брательник…

Встав на четвереньки, Болт полз в глубь вагона, смотря перед собой незрячими белыми глазами со зрачками, закатившимися под веки. Из раны на груди налетчика толчками выплескивались порции крови, а на устах пузырилась розовая пена.

«Легкие прострелены», – с безошибочностью многоопытного хирурга определил Святой.

Он обреченно вздохнул, прощаясь с надеждой на освобождение. Сверкающий бездонными глазами природного убийцы, чуть нагнув к левому плечу голову, в вагон забрался Ястреб. Его щека была испачкана то ли солидолом, то ли мазутом. Видимо, он пробирался под вагоном и, неожиданно представ перед налетчиком, выстрелил в упор.

Убедившись, что никакого ущерба грузу не причинили, отряд потерь не понес и пленник на месте, Ястреб дрожащим от ярости голосом спросил:

– Опухли от сна, идиоты? Дорога растрясла! Лишай, какого хрена ты тут делаешь?

Албанцы, зная бешеный нрав желтоглазого русского наемника, прославившегося дьявольской жестокостью на балканской войне, расступились, открывая путь к нарам, где, свесив босые ноги, сидел меченый. Прошляпивший налет бандит виновато мычал, размахивая руками, точно ветряная мельница крыльями:

– Все в норме, Ястреб! Задавил, блин, сонняк. Отключились капитально.

Издававший клокочущие звуки раненый потрошитель вагонов, обхватив ноги брата, пытался подняться. Болт умирал: тяжело и медленно. Пробитое легкое рефлексивно засасывало воздух, причиняя бедолаге невыносимые мучения. Потерявший разум Комса гладил умирающего по голове, с невыразимой тоской в голосе повторяя:

– Зачем, мужики, зачем?

Он не пытался бежать и даже не смотрел на окружающих, пробуя хоть чем-то облегчить последнюю минуту брата. Картина была одновременно трогательной и отвратительной по своей жестокости. Но то, что произошло дальше, заставило Святого содрогнуться.

Оставив в покое заспанного мордоворота, Ястреб с выражением осторожной брезгливости на лице подошел к раненому и приставил к его затылку пистолет с коротким обрубком глушителя. Заговорщицки подмигнув худощавому налетчику, парализованному ужасом, он выстрелил.