иду туда, куда тянет песель. — Эта девушка очень нравится твоей маме, и ты сам говорил, что однажды женишься на дагестанке. Машка, знаешь, как расстроилась, — бессовестно сливаю подругу, конкретно запавшую на него.

— Я такого не говорил. Ты невнимательно меня слушала. Впрочем, как всегда, — добавляет себе под нос и убирает руки в карманы.

Обижается. А на что? Так ведь и будет.

— Поднимаймя домой, Саш. Уже поздно, отец будет ругать.

— Ну, тогда до завтра?

— До завтра, — кивает и ждет, когда мы с Алонсо зайдем в подъезд.

*********

Ну что ж… Мое счастье длится ровно три дня и три ночи, по прошествии которых выясняется, что отец вовсе не простыл.

У папы аллергия. А это означает только одно: от собаки нужно избавляться в кратчайшие сроки. И никаких тебе компромиссов.

Скандал в то утро разгорается тот еще… Батя орет, бесконечно чихая. Я рыдаю, понимая, что не смогу оставить собакена в нашем доме. Мама… А что мама? Только разводит руками. Мол, вот так, Сань… Ничего не поделать.

И вот, ровно в девять утра, я, заплаканная и в расстроенных чувствах, стою на лестничной клетке хорошо знакомой пятиэтажки. Мучаю дверной звонок и обдумываю варианты.

На руках ничего не понимающий песель. На сердце камень, а в душе — тягостное чувство вины, которое давит на совесть.

И знаете, когда кажется, что хуже уже быть не может, вдруг случается это. Мне открывает какая-то девица. Сонная, растрепанная. Одетая в Илюхину футболку.

Какого…

Очередной вдох застревает в горле, а вся моя кровь моментом вскипает. Расплескивается, стучит по венам. Жжет, будто кислота.

— Тебе кого? — она зевает и облокачивается о дверной косяк.

Клянусь, у меня аж темнеет от злости перед глазами.

— Ты кто? — только и могу из себя выдавить.

— Я тут живу с недавнего времени.

Живу с недавнего времени.

— Понятно, — грустно усмехаюсь.

Клянусь, очень хочется расцарапать ногтями ее лицо. Стоит признать, красивое даже без косметики.

Но, я просто разворачиваюсь и ухожу.

Как никогда, все становится предельно ясно.

У него другая девчонка. Ноги от ушей. Хорошая фигура. Длинные темные волосы. Дерзкий взгляд.

Ну вот, собственно и ответ, Саш. Ответ на мучившие тебя вопросы…

Глава 42. Девочка-война

Илья

Сквозь сон слышу какой-то невнятный шум. Крики, голоса. Ни хрена не понятно, что и где происходит.

— Илюха. Илюх… — кто-то настойчиво меня будит.

— Да че такое-то?

Открываю глаза. Моргаю.

Злой, как собака. Потому что мы с пацанами вернулись домой со стрелки только в четвертом часу утра.

Спасибо, что вообще вернулись. Ночь выдалась та еще…

— Череп, свали, а! Дай поспать, — переворачиваюсь на другой бок.

— Илюх, там девчонки дерутся. Саня как с цепи сорвалась.

Девчонки дерутся. Саня сорвалась.

Мозг медленно, но верно начинает соображать.

Откидываю одеяло и принимаю сидячее положение.

— Рыжая видать подумала, что Яська того… из-за тебя тут.

— Че ты несешь? — тру глаза, встаю. Сдергиваю со стула шорты и предпринимаю попытку влезть в них с первого раза.

— Слово за слово, а потом она как набросилась на нее… Я даже понять-то ни фига не успел!

— Да уйди ты, — отодвигаю его с дороги и направляюсь в соседнюю комнату. Весь движ, по ходу, там.

— Пробовал вмешаться, не получается.

Мать твою, какого…

Охреневаю с того, что вижу.

По полу катаются взлохмаченные и разъяренные девчонки. Они по очереди лупят друг друга, громко при этом ругаясь и не стесняясь в выражениях.

Вокруг них, звонко тяфкая, скачет собака. Та самая, которую мы три дня назад забрали из приюта.

— Сняла, я сказала! — орет Харитонова, цепляясь за смутно знакомую футболку, в которую одета Яська.

— Слезла с меня, дура! — та пытается скинуть ее с себя, но у нее ничего не выходит.

— Гадюка… Щас я тебе патлы-то поотрываю!

— А что случилось? — на пороге застывает озадаченный Дымницкий, который, судя по пакетам, ходил в магаз за продуктами.

— Саня, отпусти ее! — кидаюсь их разнимать, что оказывается не так-то просто, потому что дерутся они ожесточенно и яростно.

— Ненормальная!

— Зараза!

— Хорош, Харитонова! Уймись! — хватаю ее в охапку и поднимаю с пола, вынуждая оторваться от полуголой Бортич.

— УБЕРИ ОТ МЕНЯ СВОИ РУКИ, КОЗЁЛ! — возмущается Сашка, активно лягаясь ногами.

— Успокоилась. Ты спятила, что ли? — стискиваю крепче, но она лишь сильнее злится.

— Пошел ты! — дерется уже со мной.

— Хватит, але!

— Ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ! — вопит гневно, когда, подгадав момент, перекидываю ее через плечо. — УРОД! СВОЛОЧЬ! — дубасит по спиняке. — Поставь на ноги. ПОСТАВЬ МЕНЯ НА НОГИ, КОЗЁЛ!

Бешеная дура царапает меня ногтями, кричит, а я, стиснув зубы, терплю.

Разувающийся в прихожей Клим в шоке таращится на развернувшуюся сцену.

— Здорово… — толкаю ногой дверь, выхожу на лестничную площадку и шурую вниз по ступенькам.

Щас она у меня остынет.

— ОПУСТИ! ОПУСТИЛ, СКАЗАЛА!

Когда выбираемся из подъезда, снимаю с себя рыжую фурию, и мне тут же прилетает по щам.

— УРОД, НУ КАКОЙ ЖЕ ТЫ КОНЧЕНЫЙ УРОД! А Я И ДУМАЮ, В ЧЁМ ДЕЛО? ЧТО ПРОИСХОДИТ? А ОНО, ВОН ОНО ЧТО, ОКАЗЫВАЕТСЯ! — заряжает мне пощечину и ощутимо толкает в грудь.

Ну все…

Рассчитав траекторию падения, делаю подсечку и мы на пару валимся в снег, так удачно выпавший накануне.

— Ааа! СЛЕЗЬ БЛИН! — копошится подо мной, но я сжимаю ее шею сзади и толкаю лицом аккурат в сугроб.

— При… дурок.

Борется. Изловчившись, меняет положение тела, но я, сидящий сверху, беру ее в блок ногами. Обездвиживая.

— Дикая блять, остынь! — загребаю снег и интенсивно растираю по щекам.

— Аааа! Холодно, дебил!

— А так? — пригоршнями забрасываю снег под свитер. За шиворот. На живот. Еще и еще.

— Боооожечки! Ты кретин! — громко визжит. — Прекрати! Прекрати, блин!

— Успокоилась, ну! — цежу сквозь зубы.

Перестает брыкаться. Замолкает. Часто дышит. Морщится.

Должно быть, холодно лежать на снегу. Но мне фиолетово. Сам кроме злости ничего не чувствую, несмотря на то, что раздет по пояс.

Достала она меня своими закидонами. Доконала! Сыт по горло!

— Зачем обманывать? Почему не сказать: все, Саш, ты не нужна больше, — произносит надтреснутым голосом.

— Молодые люди, что вы там устроили? Нажрались наркоты какой-то? — орет нам с балкона бабуленция. Наша соседка, Марь Иванна, с третьего этажа.

— Иди смотри сериал, мать. Сами разберемся, — обращаюсь я к ней, вставая. — Поднимайся давай, дура, заболеешь.

— Очень вовремя ты об этом начал переживать! — цокая, острит рыжая язва.

Помогаю ей принять вертикальное положение.

— Не трогай меня! — шипит, вытряхивая снег из-под свитера.

— Пошли, поговорим, — невзирая на протест, цепляю ее за предплечье и веду назад в подъезд.

— Не о чем разговаривать! —