При этом сердце ее сжалось так сильно, как никогда не смогло бы сжаться разбитое сердце. Выходит, что состояние ее сердца было не таким уж безнадежным. Его еще вполне можно было починить.

– Вы собираетесь меня впускать? Начался дождь.

Какие знакомые интонации! Все тот же надменный, не допускающий возражений тон. И значит, он был все тот же – он остался тем самым мужчиной, которого она любила.

То есть, поспешила поправить себя Лили, он был тем мужчиной, которого она раньше любила.

И все же она любила его и сейчас. Все еще любила его. И всегда будет любить.

Но ему об этом знать не обязательно, верно? В угаре страсти они не признавались друг другу в своих чувствах, если не считать признанием нечленораздельные стоны и всякие там «О да!».

– Хорошо, – сказала она как можно суше, чтобы в голосе не было ни намека на страсть.

Отодвинув засов, Лили медленно приоткрыла дверь, затаив при этом дыхание.

Она совсем забыла, насколько он высок. Тулья его шляпы оказалась выше дверного проема, и ему пришлось пригнуться, чтобы войти.

Лили смотрела на него во все глаза, потеряв дар речи. Маркус нахмурился, снял шляпу и стряхнул капли дождя с пальто, забрызгав весь пол в конторе. И тогда девушка уставилась уже на мокрые пятна на полу. Она пыталась заставить себя дышать ровно, пыталась вспомнить о том времени, когда она еще не была в него влюблена, чтобы вернуться в то давнее (или не очень) состояние.

Когда она наконец осмелилась поднять на него глаза, оказалось, что он смотрит ей в лицо с тем особым пристальным вниманием, которое тут же лишило ее всякого самообладания. Да что там самообладания, Лили вдруг утратила способность дышать. Может, ей и не придется ничего ему говорить. Она просто задохнется и тем решит все проблемы.

– Приятно встретиться, мисс Лили.

«Мисс Лили». Итак, они вернулись к формальным отношениям. Взгляд его диссонировал с этой формальностью, но это не имеет значения. Ей ведь не на что обижаться, верно? Тогда почему же ей обидно и больно?

– Спасибо, ваша светлость.

Она ждала. Пауза затягивалась. Когда пауза слишком затянулась, Лили, подражая самому устрашающему из его взглядов, приподняла бровь.

В ответ он насмешливо усмехнулся.

Выходит, ей не удалось его устрашить.

– Полагаю, вы задаетесь вопросом, почему я здесь, – сказал он. Он не задавал ей вопрос, и потому она не считала нужным отвечать на то, что не было вопросом. – У меня к вам просьба.

Лили почувствовала, что у нее немеет спина. Неужели он попросит у нее провести краткий (или не очень) инструктаж о том, как вести себя с молодой женой? Или попросит порекомендовать ему школу, куда можно отправить Роуз? Или ему нужна помощь в ведении бухгалтерии?

Только бы он не стал просить навести порядок в бухгалтерских книгах! Потому что она и так по горло сыта этой работой. Бухучет агентства пребывал в состоянии первозданного хаоса, и все из-за ее… рассеянности.

Причиной которой был он.

– Так как? – спросил он с нетерпеливым раздражением, которое одновременно злило и возбуждало ее. – Вы не хотите спросить меня, в чем будет состоять моя просьба?

– А вы не хотите мне сами сказать? – так же раздраженно бросила она в ответ. И увидела, как глаза его удивленно расширились.

Ну да, конечно. Он же герцог. С герцогами не принято разговаривать в таком тоне. Только ведь и гувернантки тоже обычно не вступают с герцогами в те отношения, что были между ними. О чем она непременно ему напомнит, если он не оставит этот возмутительный высокомерный тон.

Вообще-то, самой себе она может признаться в том, что ей нравится его горделивая осанка и вальяжные манеры аристократа. Или, вернее сказать, раньше нравились. Потому что, как в очередной раз напомнила себе Лили, эта часть ее жизни осталась в прошлом.

Только бы научиться дышать ровно, размеренно, и тогда она сможет смириться с тем, что все это осталось в прошлом.

Он потер руки, и Лили заметила, что он сделал судорожное глотательное движение, и, по старой привычке, перевела взгляд на его скулы и увидела, что они по-прежнему покрыты щетиной.

Лили помнила, как проводила ладонью по этим жестким волоскам.

«Довольно, Лили», – строго сказала она себе.

Он вскинул голову и, кажется, сумел обрести нужный ему настрой.

– Я бы хотел, чтобы вы отвезли Роуз в одно место, – произнес он и замолчал. Словно не видел необходимости пояснять, когда, куда, и, самое главное, зачем она должна куда-то везти девочку.

– Зачем? – задала Лили тот вопрос, который считала наиболее важным.

Он поморщился, и под скулами его заходили желваки.

– Разумеется, вы не могли обойтись без вопросов, – пробормотал он. Затем, ни на миг не отведя взгляда от ее лица, он вынул из кармана листок бумаги.

Лили взяла у него листок, старательно избегая телесного контакта, старательно избегая всего, что могло бы дать ему хотя бы намек на то, какой несчастной и жалкой она себя чувствовала всю прошедшую с их расставания неделю.

Какой несчастной и жалкой будет, по ее прогнозам, вся ее оставшаяся жизнь.

Сложенный вчетверо листок немного намочил дождь, но вода не размыла чернила настолько, чтобы записку нельзя было прочесть.

«Садоводческое общество Лондона имеет честь объявить об открытии Садов Резерфорда, – затем еще много всяких неважных слов, его имя, и затем: Приглашение на церемонию чествования благотворителей, которая состоится 21 марта 1840 года».

Лили подняла глаза на герцога. Она чувствовала, что ее уже трясет.

– Это уже завтра, – сказала она. – И вы там будете.

Он кивнул и протянул руку. Лили сложила листок и вернула его герцогу.

– Спасибо. Но я не могу пойти, – произнесла она тихо, но твердо.

В ответ тишина. Резерфорд смотрел на нее с интересом, который, как казалось Лили, обуреваемой целым сонмом противоречивых эмоций, походил на интерес ученого-естествоиспытателя. Гнев, тоска, любовное томление, страсть и отчаяние перед лицом тщетности всех ее надежд и чаяний – все это вместе требовало выхода, и Лили, не выдержав, буквально выплюнула ему в лицо накипевшее:

– Вы в курсе, что я не могу пойти. Мне пришлось уйти, потому что меня узнали. Если еще кто-нибудь меня узнает и решит поделиться этой новостью с кем-нибудь еще, каким это будет подарком для ваших великосветских сплетников! Только представьте: гувернантка герцога-сердцееда работала в борделе! Будьте же вы реалистом, Маркус!

Его имя само сорвалось с губ Лили. Она не собиралась с ним фамильярничать.

– Роуз отказывается ехать туда без вас. А я хочу, чтобы она увидела меня на церемонии – увидела и узнала, что я делаю доброе дело. Это важно для меня. Для нас. – Он говорил тихо, и низкий тембр его голоса отзывался знакомыми вибрациями в ее теле. Должно быть, это из-за них, вибраций, так сильно и болезненно сжалось ее сердце.