– …Кабы только я еще тогда, в Вайоминге, знал, что этот полукровка и есть Бреннигэнов ублюдок. Поздно сообразил, уже когда отыскал в седельных сумках кисет. Бреннигэн вечно оставлял повсюду свое клеймо, словно ему весь мир принадлежал. Как это он не поставил клейма на моей скво. Я говорю о мамочке твоего разлюбезного, об Умной Лисе.

Тресси наконец-то сообразила, что Клинг что-то говорит о Риде.

– Умная Лиса? Но ведь так звали индианку, мать Рида.

– Ну да! Только вначале она была моей скво, до того, как появился Рейс Бреннигэн со своими льстивыми ухватками. – Клинг зловеще хохотнул. – Поначалу-то мне еще казалось, что ребеночек, может, мой, ясно? А потом уж я подсчитал, что Умная Лиса чересчур долго без меня гуляла. Так вот Рейс и его отродье убили мою скво. А она была, богом клянусь, аппетитная штучка!

Тресси уже ничего не понимала. Воспоминания о Горьком Листке и Калебе путались у нее с бессвязным рассказом Клинга. О чем он говорит? Что мать Рида была его женой? Да как же такое возможно? И кто такой Рейс Бреннигэн, если Рид носит фамилию Бэннон?

Великан умолк и молчал так долго, что Тресси уже и не думала услышать продолжение рассказа. Доул снова подал голос лишь после того, как лошади медленно и с немалым трудом пробрались по краю тропы, над узким ущельем.

Во время опасного спуска Тресси то и дело оборачивалась с тайной надеждой увидеть далеко позади одинокого всадника, поскольку это мог быть только Рид Бэннон. Увы, осины и сосны так густо росли на скалах, что ничего нельзя было разглядеть.

Хриплый бас Доула Клинга отвлек ее от этого бессмысленного занятия:

– Горький Листок чуточку была похожа на Умную Лису, да только глупа, как пробка, а вот Умная Лиса была в точности такой, как ее назвали, – смышленая, проворная, работящая. Ни слова не знала по-английски, а между тем ей ничего не нужно было повторять дважды. В первый же год она выдубила мне дюжину бизоньих шкур! Ты хоть представляешь, что это значит? Да куда тебе, – презрительно фыркнул Клинг, – с твоими-то белыми ручками! Доходяга ты бесполезная, и больше никто.

– Если тебе от меня никакой пользы, что ж ты меня тащишь с собой? – сквозь зубы спросила Тресси. В груди у нее клокотала лютая ненависть. Боже мой, она и не знала прежде, что можно так ненавидеть человека! Все прегрешения отца не вызывали у нее таких острых чувств.

– Вот мне-то как раз ты и пригодишься, – ухмыльнулся Клинг. – Ты моя приманка. Я только хотел растолковать, что значила для меня Умная Лиса. Сама теперь видишь, я вправе отплатить сынку за папашины грехи.

Тресси моргнула, не в силах понять хода его мыслей.

– Да ведь Рид даже никогда не видел своего отца! – изумилась она.

– И что с того? Все едино он отродье Рейса Бреннигэна, и из-за него умерла моя скво.

– И только поэтому ты устроил все это?! – трудно было поверить, что этот человек истратил годы, лелея планы мести тому, кто отнял у него женщину.

– Не смей так говорить, шлюха! – рявкнул Клинг и с такой силой дернул поводья, что чалая взвилась на дыбы, ошалело мотая головой.

Тресси накренилась в седле и едва успела со всей силы стиснуть коленями бока чалой. От ужаса ее затрясло. По правую руку от них была отвесная, бездонная пропасть, слева высилась до неба могучая гора. Один неосторожный шаг – и кобылка вместе с Тресси сорвется в бездну. Тресси до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться на потеху своему мучителю.

Господи, где же Рид? Почему медлит? Этот сумасшедший, чего доброго, способен прикончить ее, а заодно и себя.

После полудня, когда солнце припекало немилосердно, они доехали до скального карниза шириной примерно футов в двадцать. Под карнизом гора почти отвесно падала вниз, в пустоту, и в скальных расселинах обильно рос жесткий кустарник.

Тресси вздохнула с безмерным облегчением, когда Клинг спешился и отвязал ее от седла. И лошадям, и всадникам подъем по узкой тропе дался нелегко. Может, он даже решит заночевать здесь, на карнизе?

К радости Тресси, Клинг не стал ее связывать. Отойдя к самому краю карниза, он упорно глядел назад, на тропу. Хоть бы он свалился оттуда и свернул себе шею! Тресси со стоном растирала затекшие ноги. Она так долго ехала связанной, что теперь не могла даже встать. Лежала прямо там, где бросил ее Клинг.

Взгляд ее уперся в широкую спину похитителя. Один увесистый толчок – и Доул Клинг камнем полетит вниз, в пустоту. Ему долго придется лететь до дна пропасти. На четвереньках Тресси поползла к нему, сдирая о камни локти и босые ноги. Подобравшись совсем близко, она остановилась, чтобы перевести дыхание и унять предательски громкий стук сердца. Тишину нарушал лишь пронзительный крик парящего в высоте ястреба да неумолчный свист ветра.

В тот самый миг, когда Тресси приподнялась с колен и изготовилась к броску, Клинг круто обернулся.

– Он там, внизу, я ви… – зарычал он и мгновенно понял, в чем дело. Одним ударом Клинг отшвырнул Тресси. Она кубарем покатилась по каменистому уступу.

Полуоглушенная, мотая головой, она все же попыталась вскочить, броситься наутек, но Клинг оказался проворней. Он сгреб Тресси волосатой лапой, рывком притянул к себе, хлестнул наотмашь ладонью по лицу и отбросил прочь. Так ленивая кошка играет с беспомощной мышью, прежде чем разорвать ее в клочья.

Тресси вновь покатилась по камням, что-то вспыхнуло у нее перед глазами, и тут же стало темно. Она падала долго, ужасно долго, и все никак не могла достичь дна. «Наверное, это и есть смерть», – обреченно подумала Тресси.

Целую вечность спустя она все же пришла в себя. Ее руки и ноги были стянуты сыромятными ремнями так туго, что узлы набрякли от крови. Теплая, щекотная струйка ползла по лбу, затекая в глаз. Все тело ныло от боли, словно одна большая рана. И все же Тресси, измученная болью и страхом, думала лишь об одном: она все еще жива, а Рид совсем уже близко. Чего бы это ей ни стоило, она не допустит, чтобы Доул Клинг убил ее возлюбленного.

* * *

Следы краткой стоянки на скальном карнизе Рид обнаружил уже в сумерках. Он решил, что останется здесь до утра. Все равно ночью продолжать путь невозможно. Крохотный серпик новорожденной луны лишь ненадолго сразу после заката выглянул на небо и тут же скрылся. Горы – не пустыня, здесь нельзя путешествовать при свете одних только звезд. Рид с немалым трудом отогнал прочь мысли о путешествии под звездами – слишком много непрошеных воспоминаний…

Следы крови он обнаружил только утром. Бережно коснувшись пальцами засохшего пятна, Рид на миг ощутил страх и боль Тресси как свои. Ненависть всколыхнулась в нем, затмевая разум. Накрыв ладонью кровавое пятно, он зажмурился и глухо застонал.

– Тресси, любовь моя, я близко, – шептал он, не открывая глаз, – потерпи немного, я скоро приду… – Да, на сей раз Рид не собирался обращаться в бегство от опасности.

С карниза вела только одна тропа, узкая, почти незаметная, она тянулась вдоль склона горы. Рид осторожно двинулся по ней, пустив коня шагом. Клинг позаботился о том, чтобы его преследователь не сбился с пути: на корявом сучке засохшего куста трепетал, словно флажок, выцветший лоскут знакомой фланелевой рубашки. Лоскут был заляпан засохшей кровью. Сукин сын измывался над Ридом, намекая, что Тресси, быть может, уже лежит вместе с лошадью на дне ущелья.