Отметили, что на мужиков она не кидается, ведет себя спокойно. Что с техникой ладит, что стрелять умеет…

И признали в императрице «своего парня». Подумаешь, баба! Ну, не повезло ей так родиться! Зато человек она хороший и правильный. Эх, дурак ты, Петер, не тем будь помянут! Иную бабу и на трон посадить можно! Это не твоя свистушка с поскакушкой, это та самая. Что и коня на скаку, и в горящую избу, и положиться на нее можно в любой ситуации.

Та самая.

Которую ищут, а когда найдут – быстренько удирают. Потому как рядом с такой надо мужиком быть не по названию, а по сути. А это сложно. С курицей-то оно проще, с ней всяк – петух! А с орлицей каково? Там не кудахтать, летать надо.

Получится ли?

Солдаты не знали. Но Яну приняли и от всей души желали ей счастья.

* * *

Покончив с письмом, Яна посидела немного, посмотрела в стену.

А потом плюнула да и пошла из палатки.

Авантюрно приподняв заднюю стенку, благо конструкция позволяла. Прислушалась.

Да, где-то поодаль играла гитара. Конечно, не привычная семиструнка. Но все-таки, все-таки… хотелось выплеснуть тоску. Куда деваться?

Яна подошла потихоньку, и постояла, посмотрела на офицера, лениво перебирающего струны. Когда ему явно надоело, ее величество… да нет, просто девочка Яна с кордона, шагнула вперед – и протянула руку.

– Дашь гитару?

Офицер так ошалел, что послушно протянул требуемое.

Яна пробежалась пальцами по струнам, прикинула звучание. Она давно уже не пела. Последний раз, когда они гимн разучивали.

Но сейчас душа просила иного.

К примеру…

Блатные песни? Да кто ж его знает… но мужчины на кордоне песни о войне любили. И Яна тоже. Вот как хотите, не все песни о ней настоящие, но есть ведь и те, мимо которых не пройдешь.

Аккорд…

Еще один…

– Давным-давно была война…[21]

Потом последовали баллада о красках. О маленьком человеке. О неизвестном солдате. О времени, которое выбрало нас…[22]

Синий платочек, смуглянка…

Сколько этих песен, которые оставили отцы и деды? Сколько их, политых кровью солдат и присыпанных пылью дорог? Песен, которые не сложены поэтами. Песен, которые проросли из человеческих сердец и отданы, словно цветы.

Они звучат всего пару дней в году. А надо бы – каждый день. Ну хоть по одной, по две. Но именно тогда, когда их могут услышать. Именно в то время…

Яна пела.

Мужчины слушали.

Тихо-тихо. Словно вставали перед их глазами те дороги и те солдаты… А какая, в общем-то, разница? Миры, века, чины, звания, города и языки?

А если просто любишь свою родину?

Если защищаешь то, что любишь?

Тогда и могут понять блестящие офицеры простого крестьянина. Не важно ведь, кто ты и откуда. Важно, что ты отдаешь жизнь за родину.

И мужчины слушали.

Стояли офицеры, вперемежку с солдатами. Стоял и генерал, который хотел было цыкнуть на императрицу… вежливо, конечно, и загнать ее обратно в палатку, неуместно ж… с нижними чинами сидеть. Стоял молоденький поручик, торопливо царапающий карандашом на листе… И один из солдат посмотрел на беднягу, как он мучается с сумкой, едва не прорывая лист плохим карандашом, да и подставил ему спину.

Пиши, пока поют…

Они стояли…

Яна поняла, что больше не выдержит, и отставила гитару.

– Простите. Торы, жомы… простите.

Императрицы не ревут ревмя. Уж точно не на виду у всех. И носы у них не краснеют, и не распухают, и вообще – не подобает!

До палатки Яна добежать успела. И даже заползти внутрь, и вцепиться зубами в подушку.

А потом громкий спор, который начался между двумя офицерами, заглушил напрочь все ее всхлипывания и стоны. Мужчины все отлично понимали. И императрицу пожалели. По-человечески… видно ж, что тяжело бабе. Тут любому тяжко будет.

А Яна плакала навзрыд, до истерики. До судорожной икоты и ледяных рук.

Все будет хорошо.

Наверное.

Когда-то и у кого-то, пусть все будет хорошо. А она… она выбрала свою судьбу. Только вот иногда почему-то очень больно…

Анна, Россия

– Папа, здравствуй. Как ты? Как дела?

– Янка, если ты по делу позвонила, так и говори, а не морочь мне голову.

Петр Воронов человеком был конкретным донельзя. Дела?

Жив, здоров, не съеден, не надкусан. Дозвонилась же? Вот и отлично! А попусту воздух сотрясать нечего! Социальные ритуалы не для родных и близких придуманы. Они как раз для тех, между кем нет ничего, кроме общей генетики. А так-то, может, и чужие это люди…

– Ну… если по делу… пап, я замуж выхожу, – решилась Анна.

– Надеюсь, за Савойского? – даже не удивились в трубке.

– Д-да…

– Вот и отлично. Мужик правильный, вразнос тебе пойти не даст.

– Это когда я вразнос ходила? – искренне удивилась Анна. Вот, с ее точки зрения, разноса в Яниной жизни и вообще не случалось.

Сережа Цветаев?

Вот еще, аргумент…

Других-то мужчин не было. И интереса не было. И даже флирта. Работа, сын и снова – сын и работа. Все очень четко, жестко, по графику. Иначе не выжить.

– А могла бы, – наставительно заметил любящий отец. – Когда у бабы дела нет, она обязательно вразнос пойдет. Природа ваша такая…

– Пап!

– Ладно, ладно. Яна, я за тебя безумно рад, дочка. На свадьбу-то пригласишь?

И столько тепла было в голосе мужчины, столько любви, что стоили эти слова сотен тысяч признаний. А может, и побольше.

– Конечно! Я… я думала, ты будешь против.

– Против счастья своего ребенка?

– Ну… кордон?

– Он куда-то деться собирается? Ты лучше к нам приезжай сюда, в свадебное путешествие. Покажем твоему мужу и детям наши места. Ну… старшенькой.

Анна едва не прослезилась.

– Папа…

– Я что – чурка с глазами? Не вижу, что девочке мать нужна? А тебе – дочка… вот все и сложилось удачно.

– Обязательно приедем!

– Вот и давай, давай… а то взяла моду – сопли разводить. Хоть платок-то есть?

– Есть, – вовсе уж по-простецки хлюпнула носом Анна. – Пап… я тебя люблю.