– Я?

– Да, он ведь не знает, что ты мертв!

Гвардейцы уже были у самой шхуны, когда на пути их словно вспыхнул воздух и из белого пламени хлынула на них волна монахов. И на пристане началась настоящая битва. Гвардейцев было пока не больше сорока и, отбиваясь, отступали они под напором все прибывающих монахов, которые вскоре вытеснили их с пристани на широкую портовую улицу.

В самый разгар битвы, когда численные силы гвардейцев и монахов сравнялись, с небольшим отрядом пантрийцев вбежал на улицу Торан и тут же ринулся в бой. Тхар, потративший много сил, вызывая монахов, не видел этого. Он стоял у перил шхуны, с улыбкой глядя на сверкающие сабли над головами людей.

Гвардейцы бились, как львы, но монахи не уступали им, тем более они не чувствовали своих ран. Торан видел, что битва стоит на месте, видел он и четыре фигуры на палубе шхуны. Во что бы то ни стало ему нужно было добраться до них!

И тогда ринулся он в безумную атаку.

Как ураган, налетел Торан на ряды монахов, меч его, вспыхнувший зеленоватым светом, бил с силой, с которой молот бьет по наковальне, и крушил все вокруг. Без устали поднимался и опускался он, ломая, словно палки, сабли монахов, круша кости и уже мертвую плоть. Он даже не защищался, потому как просто не успевали монахи нанести упреждающий удар, а меч уже обрушивался на них.

Шаг за шагом врубался Торан в плотные ряды черных тог, сметая их на своем пути, как ураган сметает с земли деревья и дома. Гвардейцы шли за ним, и клин этот вскоре рассек орду монахов надвое.

Увидев сверкающий меч, опускающийся и поднимающийся над капюшонами монахов, Тхар побледнел, и Шим вопросительно посмотрел на него.

– Нет! – упрямо произнес Тхар. – Мы не переместимся! Я не знаю, на что способен Слуга Алмаза. Ценой своей жизни он может переместить Торана за нами.

Тхар закрыл глаза и начал что-то шептать одними губами.

Толстые швартовые канаты вдруг лопнули, и шхуна, качнувшись, отошла на метр от берега. Тхар открыл глаза и увидел Торана.

Тот вырвался из кучи сражающихся и бросился по причалу к кораблю. Он видел, что шхуна неведомым образом сама отходит от берега, и несся поэтому что есть сил, однако от взгляда его не ушел раненный гвардеец, лежащий с арбалетом в руках в десяти метрах от воды.

Вновь Тхар закрыл глаза, на лбу его вступил пот, и шхуна, будто влекомая тремя десятками весел, стала быстро отходить от берега. Торан, не останавливаясь, оттолкнулся от края причала, пролетел в отчаянном прыжке несколько метров и вцепился руками в перила, со всего размаху ударившись телом о борт.

Тхар открыл глаза и разразился проклятьями в его адрес.

Гремя доспехами, воин в несколько прыжков оказался возле перил и занес громадный меч. Оглушенный Торан не смог сразу перебраться на палубу и сейчас лишь отпустил руки, уцепившись ниже, на борт. Он однако увидел еще совсем бледное голубое сияние, покрывшее Тхара и Шима.

Меч воина разрубил перила и впился в борт между рук Торана. Воин вытащил меч и замахнулся вновь.

– Стреляй по ним!!! – не своим голосом заорал Торан и разжал пальцы.

Меч с треском врезался в борт, а Торан полетел в воду. Он провел под водой каких-то несколько секунд, показавшихся ему вечностью.

Не видел он, как пущеная раненым гвардейцем стрела врезалась в голубое сияние, и то рассыпалось тысячью искр.

– Ну?! – заорал Торан, вынырнув.

– Не попал, сияние помешало… – ответил ему гвардеец и сказал что-то о проклятом колдовстве, но Торан уже не слушал.

Доплыв до якорной цепи, – Тхар не поднял якорь и тащил шхуну вместе с ним – он взобрался по ней и оказался на палубе раньше, чем на нос шхуны подоспели оба воина. Они остановились, увидев перед собой Торана с пылающими, как угли, глазами и сверкающим мечом в могучих руках. Торан налетел на них, как буря, увернулся от запаздалого удара и одним, нечеловеческой силы, ударом снес обе головы с плеч диковинных доспехов.

Держа в руках тонкий меч, Тхар отступал, а по лицу его, которое было сейчас белее лица любого мертвеца, струился пот.

Искры рассыпавшегося сияния огненными точками лежали на палубе, и тонкие струйки дыма поднимались вверх.

Дорогу Торану преградил Шим с широким кинжалом в руках, но пал после первого же удара светящегося меча. Торан переступил через него, но тут кто-то схватил его за ногу и дернул.

Не удержавшись, повалился Торан на палубу, еще налету поняв, что Шим оказался воскресшим мертвецом.

С диким воплем Тхар бросился к упавшему Торану, занеся для удара меч. В последний момент тот откатился в сторону, и тонкое лезвие пробило палубу рядом с его плечом. Лежа на спине, Торан пронзил сердце стоящего над ним Тхара, и того не спасла даже кольчуга, надетая под сутаной. Тхар зашатался, выпученными глазами глядя на вскочившего Торана, на губах его выступила кровавая пена, но он все же поднял меч.

Сверкнул клинок Торана, со звоном разрубил тонкое лезвие Черного Повелителя и снес ему голову. Едва коснулась она дымящейся палубы, исчез в ее глазах никогда не тающий лед и никогда не гаснущее адское пламя. Враз исчезли с пристани монахи, оставив тяжело дышащих и изумленных гвардейцев с занесеными для удара мечами. Лежащий на палубе Шим сверлил Торана злобным взглядом, пытаясь добраться до кинжала неслушающейся из-за разрубленного плеча рукой.

Тот лишь усмехнулся и тяжело опустился на скамью. Боль от полученых ран и от удара о борт вернулась к нему.

Гвардейцы и капитан шхуны поднялись на корабль. Шим метнул в них кинжал, промазал и умер, с пронзенным черным камнем в груди.

– А тебе все-таки придется отправиться к землям варваров, – сказал Торан капитану. – Тхар как раз заплатил за меня.

– Тебя отвезу бесплатно и хоть на край света. А золото его брать не буду – оно в крови. Только вот не загорелась бы палуба!..

Гвардейцы рассмеялись, а потом кто-то из них спросил:

– А что делать с этим? – и указал на обезглавленное тело Тхара.

– С этим? – переспросил Торан. – Сожгите, а пепел закройте в какой-нибудь чаше и замуруйте в надежное место. Это ведь как-никак Черный Повелитель! А я вернусь, посоветуюсь кое с кем и решу.

Облака плыли над морем и уносились туда, куда должен был отправиться Торан в поисках Алмаза Повелителей…

Конец четвертой книги

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая степь в оранжевые тона. Ветер стих и ни единого движения не было видно на многие мили, лишь изредка в высокой траве мог промелькнуть стремительный силуэт бегущего зайца, или же птица, словно выпущенная из лука стрела, могла пронестись над землей. Чистое безоблачное небо отражалось в зеркальной поверхности маленького озера, что лежало меж двух пологих холмов.