— Я хотел, слушай, я хотел с тобой встретиться, но ты почему-то был в Австралии, и я решил, что ты тронулся умом…

— Пошёл ты, говорю!

— Ладно-ладно, — ответил Стивен. — Пообедаем сегодня?

— У меня ланч с вице-президентом.

— Вице-президентом Египта?

— Нет, вице-президентом стрелковой ассоциации Оксфордшира!

Стивен сделал скучающее лицо. Он хотел что-то сказать, но его прервал шквал аплодисментов, топота и свиста, когда главный раввин Израиля появился на сцене и поздоровался с Папой Римским, но проигнорировал великого аятоллу.

— Значит, вернулся в Форин-офис? — спросил Стивен, когда гул утих. — И давно?

— Нет, — ответил Иоанн. — Поужинаем вечером? В какой ты гостинице?

— В «Новотеле»… Сразу через мост! — Стивен указал рукой на запад, вдоль улицы, в направлении места через Нил.

— Я в «Интерконтинентале», — сказал Иоанн.

— Напротив?

— Кому-то из нас придётся перейти мост, — рассмеялся Иоанн. — Я позвоню тебе.

— Не забудь, Гладстон! — крикнул Стивен и, похлопав друга по плечу, затерялся в толпе.

С торжественного открытия Конгресса на площади Тахрир Иоанн поехал на обед в резиденцию вице-президента Египта, а после вернулся на форум и в кулуарах провёл три встречи: с правозащитниками из ЛАГ, иранскими оппозиционерами и помощником премьер-министра Израиля. То, что он услышал, его не обрадовало. «Исламское возрождение» призывало к объединению всех мусульман мира, но не под флагом одного государства, а под знаменем обновлённого ислама с единой догмой: непримиримая священная война против Запада, «проникающего в наши дома и ворующего наших детей». Смерть государству Израиль, смерть светским режимам в арабских странах, назад к заветам Мухаммеда. В Париже и в Лондоне мусульмане пока не выходили на улице с чёрно-зелёными флагами «Возрождения», но Марокко, Ливия, Сирия, Египет, Пакистан и Аравийский полуостров уже страдали от этой чумы.

Все, с кем успел пообщаться Иоанн, сходились в том, что «Возрождение» — реакция ислама на открытие в регионе «новых школ» и активное проникновение секулярных ценностей в политическую и социальную культуру традиционно исламских стран. Когда отец Иоанна, «великий молчаливый лоббист» Чарльз Касидроу, десять лет назад пробил в Европарламенте пересмотр общеобразовательных стандартов (или «программу новых школ»), мировое сообщество быстро признало их эффективность. Идея заключалась в том, чтобы всех детей — и коренных европейцев, и детей эмигрантов — учить по одной естественнонаучной программе: им не разрешали отвечать, что «мир сотворил Бог», а стремились выпестовать в них свободное, научное мышление. Остатки традиционного воспитания вымывались из детей, несмотря на гнев и жалобы родителей: спустя пять-семь лет в такой школе дети из религиозных семей превращались в убеждённых индивидуалистов. Большинство не отказывалось от веры родителей, но воспринимало её как красивый и необязательный ритуал.

«Программа новых школ» делала упор на универсальном образовании, при этом отказываясь от «прусской системы» с возрастными классами, «звонками» на урок и воспитанием дисциплины. Если «старые школы» ставили на поток производство солдат и гражданских служащих, то «новые» отдавали приоритет желаниям и наклонностям каждого отдельного ученика. На одну только подготовку преподавательского состава в первые «новые школы» ушло три года, но результат не заставил себя долго ждать. Первые прошедшие сквозь «новые школы» дети без труда поступали в лучшие университеты Старого Света и показывали очень высокие результаты в выбранных дисциплинах. Евросоюз постепенно отказывался от субсидирования школ старого образца, и детей просто перестали туда отправлять: традиционное обучение становилось слишком затратно для родителей даже из среднего класса, а богатые люди держали нос по ветру и понимали, где их детям будет лучше.

Помимо прочего, программа «новых школ» включала курс «гражданской ответственности и солидарности»: детям объясняли принципы и преимущества либерального общества и демократии, так что — как полагал Чарльз Касидроу — при полном переходе на систему «новых школ» и общество, и демократическая система станут лучше.

«Новые школы» начали открывать и в других регионах мира: страны Северной Африки и Ближнего Востока, где светские режимы удерживали власть, постепенно позволяли открывать по одной-две «новых школы» на частные инвестиции в столицах. Мусульмане протестовали, митинговали у школ и пытались похищать из них детей, так что родители боялись за своих чад, а полиция несла у заборов круглосуточную вахту; но начало было положено. Европейское образование одерживало верх — это знали как Иоанн со своим отцом, так и духовные лидеры исламского мира, — и власть религии слабела, освобождая из-под их пяты сотни миллионов человек. Уже и в Иране, где президент поддерживал «Возрождение» и вооружал ХАМАС-2 против Израиля, слышались призывы к открытию «новых школ», а аятолла Ширази, который видел будущее страны в выходе на рынок высоких технологий, нуждался в квалифицированных специалистах.

Светские оппозиционеры, с которыми встречался Иоанн, возлагали на Ширази большие надежды: они считали, что, если начнутся беспорядки, аятолла примет их сторону и сместит правительство. Иоанн не знал, насколько реалистичны их надежды, но бесспорным представлялось одно: радикальный ислам умирал, но перед смертью готовился напомнить о себе ещё раз… который мог оказаться страшнее, чем 11 сентября 2001 года.

«Бушует гроза, — размышлял Иоанн, — и на этом фоне священники собрались, чтобы договориться о том, на каком языке вообще стоит разговаривать друг с другом…»

Вечером, на первом же заседании Конгресса, Иоанн услышал подтверждение своим мыслям.

Главный раввин отказался сесть рядом с великим аятоллой; Иннокентий XIV предоставил слово гаитянскому кардиналу, приверженцу «теологии освобождения». Его доклад был посвящён бедности в Латинской Америке и в Африке южнее Сахары. Всё шло хорошо до тех пор, пока кардинал не сказал, что для христианина священна любая жизнь, и все имеют право на счастье. Кто-то из сидевших в первом ряду (вероятно, православный) тут же задал вопрос: а что насчёт жизней гомосексуалов и преступников? Те тоже имеют право на счастье с точки зрения Рима?

Кардинал ответил, что в данном случае говорит не как представитель Ватикана, однако, повторяя слова предшественника нынешнего Папы, «кто я такой, чтобы судить несчастных?»

Аятолла Ширази заметил, что католическая церковь совершает ошибку, пренебрегая судом земным, потому что «есть преступники, приговор которым уже вынесен на небесах, как свидетельствует Книга». Вопрос о Содоме и Гоморре повис в воздухе, но его успели предотвратить, и к микрофонам поднялся имам из Нью-Йорка. Он начал с набивших оскомину фраз о деградации духовной жизни, однако подчеркнул, что именно «духовный поиск» сегодня приводит к исламу всё больше людей.

— …Духовный голод, особенно остро ощущаемый в странах Европы и Америки, стал следствием исключения Бога из повседневной жизни и политики в этих странах…