Он давно не видел родителей, и, несмотря на всё понимание, царившее между ними последние два года, не рассказал отцу, что отправил министру ЕС прошение о возвращении на службу. Он и сам не был уверен, что министр ему ответит; и уж последнее, что он мог вообразить, так это свою кандидатуру в списке претендентов на ключевой пост британского правительства. Видимо, министр всё ещё доверял ему, а госсекретарь, хоть и видел его впервые в жизни, всё же был готов положиться на него, несмотря на обширное «белое пятно» в карьере.

«Кто бы мог знать, — думал Иоанн, читая по дороге содержимое папки, — что такую удачу мне принесёт глупость и тупой национализм одного южноазиатского диктатора по фамилии Нгау… Никакой Аббертон и никакие связи не обеспечили мне лучших рекомендаций, чем всего-то пара слов, сказанных одному китайцу пять лет назад, сплошная импровизация… Должен поблагодарить вас, диктатор, право, не стоило…»

Иоанн вернулся в Форин-офис.

Президент Ирана объявил о своей решительной и безоговорочной поддержке «Исламского возрождения» и обратился с соответствующим призывом к Лиге арабских государств. В Тегеране становилось жарко: светская оппозиция грозила вывести людей на улицы и ждала лишь пары слов от специального представителя британского Форин-офиса, господина Иоанна Н. Касидроу.

Цены на нефть — последний довод шейхов Ближнего Востока — опустились на рекордно низкие отметки, и энергетический шантаж не удался: республиканцы в Белом Доме заявили однозначный протест ЛАГ и остались с Израилем; новоизбранный президент КНР Цзи Киу призвал к мирному урегулированию и предложил свои услуги в качестве посредника.

Генеральный секретарь ООН, который обещал лично «помирить» Израиль с Ираном, публично расписался в собственном бессилии, когда в телефонном разговоре с премьер-министром Израиля попросил «проявить понимание» в отношении захваченного спецназом руководства ХАМАС-2. Премьер-министр Израиля, верный заветам Бен-Гуриона и Голды Меир, молча повесил трубку.

МВФ сумел реанимировать доллар, но опубликованный на днях доклад Киотской группы о скором истощении шельфовых месторождений и усилении парникового эффекта привёл к сильнейшему с 2023 года падению котировок компаний реального сектора; «Большая двадцатка» в будущем месяце собиралась расширять фронт борьбы против таяния льдов, но новостные таблоиды пока оставляли это без внимания. Гораздо больше их занимало событие, которое новый госсекретарь Форин-офиса окрестил «международной конференцией по какому-то там религиозному вопросу».

Папа Римский Иннокентий XIV, прибыв этим утром на торжественное открытие «I Всемирного религиозного конгресса», вряд ли согласился бы с подобной формулировкой. На площади Тахрир, со всех сторон оцепленной полицией, он выпустил в расчищенное от туч небо голубей мира, и они принялись испуганно шарахаться от круживших над площадью беспилотников.

— Этот конгресс, эта братская встреча служителей Господа станет началом новой эпохи для всего человечества! — сказал Иннокентий XIV, благословляя из-за пуленепробиваемого стекла христиан, иудеев и мусульман, наводнивших площадь. — От нас, возлюбленные друзья мои, зависит, назовут ли потомки двадцать первый век временем смуты или временем нового возрождения, нового вознесения, приближения к Богу. Сегодня — я верю и молюсь — настало время отбросить разногласия, примириться с противоречиями и раскрыть наши объятия друг для друга. Благой вестью я считаю наше собрание здесь, на площади Свободы, когда мы в радости от познания Господа хотим поделиться нашим Откровением друг с другом. Мы тысячелетиями пытались найти Господа где-то далеко, в то время как он всегда, друзья мои, был здесь, рядом. Помочь друг другу обрести Господа, поговорить на языке подлинной веры — вот что станет первым шагом на пути к изменению мира, поворота его к божественному свету!

«Какие мудрые слова, святой отец, — думал Иоанн, стоя в ВИП-секторе рядом с приветливыми агентами ЦРУ. — В анонсе Конгресса сказано, что вы собираетесь установить место религии в современном мире, подискутировать с учёными — эволюционными биологами, физиками и историками, — чтобы свести науку и веру к одному знаменателю… Прекратить и пресечь саму идею религиозного насилия, а значит — изменить доктринальную основу, возможно, породить новый раскол, но разве вы этого боитесь?..

Святой отец Иннокентий, скажите, готовясь обновить мир, собираетесь ли вы обновить свою церковь? Готовы ли вы отказаться от абсолютной уверенности в своей правоте, покаяться за свои ошибки, как когда-то это сделал Иоанн Павел II? Вы — новоявленный святой или очередной интриган, заполучивший престол Святого Петра в результате подкупа и гарантий “голубого” лобби? Будет ли чистка среди рядов Римско-католической церкви, и как вы поступите с новыми скандалами о священниках-педофилах, святой отец?

Ваш далёкий предшественник на этом престоле, папа Иннокентий III, когда-то похоронил последние надежды униатов, отдав крестоносцам Константинополь на разграбление и став самым могущественным папой в истории… Очистите ли вы имя, отдадите ли вы власть, завоёванную тогда, ради туманной перспективы нового ренессанса религии, или будете, как ваши коллеги-кардиналы, мелочным торгашом, указывающим другим, как жить, за высокими словами скрывающим свою никчёмность и потерянность, свою подлость?..»

Иоанн вдруг подумал, что работа писателя отразилась на процессе его мышления. Ведь всего каких-то пять с лишним лет назад, когда он написал «Императора Михаила» и «Катона Старшего», когда начинал писать книгу воспоминаний о Таиланде и был влюблён, всё было так легко и просто, слова сами ложились на бумагу, и ему оставалось лишь поспевать за своими пальцами, словно ему диктовал кто-то свыше.

Он не писал уже полтора года. Нет, по-настоящему Иоанн не писал ровно два с половиной года, он помнил дату, 9 августа 2028 года. С тех пор он не написал ни строчки. Он пил, пробовал наркотики, сидел взаперти неделями, разбил телефон, закрыл шторы от солнечного света… так прошёл месяц или два, пока Мелисса не вернулась из африканского сафари, не вломилась к нему и не привела его в чувство.

Ещё год он прожил в полусне, каждый день вспоминая проведённые с Мэри минуты — по одному дню за день, и снова, и снова, и бил себя по щекам, когда забывал какие-то детали, и опять начинал пить, и всё повторялось снова… Спал по ночам не больше одного-двух часов, и каждое утро, еле шевеля губами, повторял вслух слова из переписки, которую постоянно перечитывал. «Любовь быстра, но не быстрее света, — повторял он, захлёбываясь в слезах, — да откуда ты знаешь, рыжая, кто тебе это сказал…»

Антидепрессанты не помогали. Когда начинало отпускать, Иоанн вновь утягивал себя в пропасть — он боялся забыть те дни и те ночи, он не хотел её отпускать. Мелисса схватила его за шкирку и посадила в самолёт: он стал мотаться по миру с ней и с её чокнутым мужем. Иоанн поверг её в шок, когда в австралийской глуши, где они охотились на крокодилов, разговорил какого-то местного скотовода, увёл его в бар и в хлам нажрался с ним…

Но, как ни удерживал Иоанн осколки прошлого, оно постепенно тускнело и отдалялось. Вот он уже начал отвечать на звонки, дал интервью и согласился на фотосессию в честь переиздания романов, и даже сел перед экраном, открыл файл своей недописанной книги о Таиланде. И ничего не написал. Вернее, написал несколько абзацев, стёр, написал снова, переписал, глотнул таблеток, стёр и переписал снова, выпил бутылку виски и ушёл спать… Утром всё повторилось. Не получилось.