– Послушай, это тебе не справочное бюро. Исчезни.

Зак инстинктивно делает шаг назад, а потом два вперед, и Малин понимает, за кого их принял охранник. «Мы что, вправду смахиваем на бомжей? Но даже если б мы и были бомжами, все равно этот тип не смеет разговаривать с нами подобным образом, так что давай, Форс, доиграй до конца!»

– Я просто спросила. И ты не имеешь права…

Она замечает, что Зак обо всем догадался – он стоит у нее за спиной, ждет развития событий.

– Исчезните. Иначе я вызову подкрепление и вас заберут, – отвечает охранник. – Нечего вам здесь болтаться.

– Я…

– А потом вас упекут в кутузку, так что лучше убирайтесь сами.

– Ах ты тварь! – произносит Малин и прижимает палец к стеклу будки. – Сидишь тут в своей жалкой униформе, как крыса в клетке, и думаешь, что ты…

Охранник протягивает руку к телефону, но тут Малин кричит:

– А теперь послушай меня, и очень внимательно!

Зак становится рядом с ней, прикладывает к стеклу свое полицейское удостоверение, и Малин видит, как у охранника отвисает челюсть, губы беззвучно шевелятся, как у выброшенной на берег рыбы, а глаза бегают, устремляются куда-то на воду за их спинами.

– Как ты, сволочь, обращаешься с людьми? – рычит Малин. – Ты должен относиться к ним с уважением. Ты понял? Кто бы сюда ни пришел!

– Где. Находится. Евангелическая миссия. – Голос Зака звучит жестко, хрипло и грубо, как умеет говорить только он.

Долбаный охранник!

Минуту спустя они стоят перед скромной входной дверью Евангелической миссии в начале Стадсгатан. Над головой гудят гигантские кондиционеры и вытяжки, установленные на бетонную крышу, а запах бензина и мусора достигает предела.

Несколько наркоманов кучкой сидят у лестницы, пялясь на Малин и Зака, потом один из них выкрикивает, обнажая беззубый рот:

– Ага, вот и полицейские к нам в гости пожаловали!

Женщина среднего возраста, с прекрасной фигурой, по имени Мадлен Адельчерн, одетая в белую блузку и синие джинсы, ведет их по ночлежке. Желтый линолеум матово блестит в свете ламп дневного света, темнокожие уборщики вовсю намывают пустые спальни. В столовой какой-то мужчина убирает остатки обеда.

– С обеда до восьми вечера у нас закрыто, – поясняет Мадлен Адельчерн, проводя их в свой маленький кабинет, где окна, ведущие в узкую шахту, забраны решетками.

– Наши посетители могут поужинать у нас, затем мы предоставляем им спальные места, если они в трезвом виде, – в порядке живой очереди. Каждую ночь у нас полный аншлаг.

Мадлен Адельчерн садится за крошечный письменный стол и словно ощущает недоумение Малин по поводу того, что такая женщина, как она, может делать в таком месте, в этом кабинете.

Стульев для посетителей тут нет, так что они с Заком остаются стоять.

– Я вижу, что вы удивлены, – произносит Мадлен Адельчерн. – Я из так называемой приличной семьи. У нас есть деньги. Но нет ничего более пустого, чем деньги. По образованию я социальный работник, и здесь я чувствую, что могу принести реальную пользу, работая с людьми, которым пришлось в жизни тяжелее, чем мне. Все просто. За счет денег можно набить брюхо, но не утешить душу.

Малин чувствует, что настала ее очередь уронить челюсть на грудь.

– Я не имела в виду…

Зак ухмыляется, стоя рядом с ней:

– Именно это ты и имела в виду.

– Я не святая, – отвечает Мадлен Адельчерн и улыбается. – Я живу на широкую ногу.

Тут у Зака возникает желание перейти к конкретике, двигаться дальше.

– Что вам известно о Юсефине Марлоу? Она имеет обыкновение приходить сюда?

– Я не связана обязательством сохранять тайну, но я оберегаю частную жизнь наших посетителей.

– Да нет, всё в порядке, – отвечает Малин. – Мы хотим как лучше, мы не намерены ее забирать – только задать ей несколько вопросов.

Мадлен Адельчерн не спрашивает, о каком деле идет речь, только кивает в ответ.

– Я знаю, кто такая Юсефина, откуда она родом. Могу сказать, что я узнаю в ней себя – хотя бегство в ее случае имело куда более радикальный характер.

– Что вы имеете в виду? – переспрашивает Малин.

– Я хотела сказать, что есть существенная разница – работать с бездомными, чтобы разобраться в себе, или самой стать бездомной.

– Она часто приходит сюда? – спрашивает Зак.

– Иногда, – отвечает Адельчерн. – Несколько раз в неделю приходит поужинать, но никогда не остается ночевать.

– А где же она спит?

– Не знаю. Может быть, где-то в метро.

– Вы сказали, что знаете ее историю. Рассказывайте! – говорит Малин.

– Я сказала, что оберегаю…

– Речь идет об убийстве, – говорит Малин. – Это все, что я могу сказать.

И она видит, как зрачки Мадлен Адельчерн сужаются от страха.

– Она дочь Юсефа Куртзона. Героинистка. Я помню ее с тех пор, как начала работать здесь, и, честно говоря, удивлена, что она до сих пор жива. Юсефина совсем опустившаяся и, возможно, тяжело больна.

– Она порвала со своей семьей? – спрашивает Малин.

– Полагаю, что да.

– Почему? – спрашивает Зак.

– Не знаю. Понятия не имею, но атмосфера в таких местах, где все вертится вокруг денег, может быть слишком удушливой. В один прекрасный день ты просто понимаешь, что больше не можешь, что тебе невыносимы алчность и жажда власти, которые куда сильнее, чем любовь, и ты начинаешь искать пути бегства. И если в этот момент тебе в руки попадет героин, может показаться, что это отличный способ сбежать.

– Как вы думаете, она появится сегодня вечером? – спрашивает Малин.

Мадлен Адельчерн качает головой.

– Непредсказуемо.

– А те, сидящие снаружи, – как вы думаете, кто-нибудь из них знает, где она?

– Вы можете их спросить, но не уверена, что они особо рвутся с вами пообщаться.

И действительно, никто из мужчин и женщин, столпившихся снаружи в ожидании открытия ночлежки, не желает разговаривать с ними или отвечать на вопросы по поводу Юсефины Марлоу, так что они снова заходят внутрь. Мадлен Адельчерн предлагает им подождать на протертых диванах в холле и приносит им по чашечке кофе, прежде чем снова удалиться в свой офис.

Плакаты на стенах, рассказывающие о СПИДе и риске его распространения, о симптомах туберкулеза и необходимости обратиться за медицинской помощью, чтобы не заразить других.

Малин достает телефон, звонит Свену Шёману, и он рассказывает о работе, проделанной за день, – что другим так пока и не удалось установить ничего нового ни по одной из версий. Они проверили переписку Юнатана Людвигссона по электронной почте и звонки по мобильному, но не нашли ничего, указывающего на его связь со взрывом бомбы.