Анна глянула в присланную записку. Указан антрепренер, который ее ожидал, но где его найти? Около театра было пустынно. У террасы ресторана она заметила молодого человека в строгом костюме. Он что-то резкое выговаривал официанту, внимавшему с полупоклоном. Наверняка распорядитель, укажет и направит. Разгладив юбку и горделиво приподняв подбородок, Анна шагнула, как в бездну.

Молодой человек говорил негромко, но чрезвычайно строго. Анна услышала, как он отчитывает за разбитую посуду, за которую не взяли тройную цену. Пока официант не сделал ему знак глазами, дескать, за спиной… Строгий юноша обернулся и смерил Анну равнодушным, как ей показалось, взглядом.

– Что вам угодно? – спросил он.

На одну секунду ей показалось, что она с ним знакома. Но это была лишь игра нервов. Сегодня целый день ей что-то мерещилось. Она так волновалась, что плохо различала фантазию и реальность. Нет, конечно, юноша незнакомый. У него обычное, ничем не примечательное лицо служителя. Одет чисто и опрятно, даже матушка такого не стала бы ей сватать.

– Любезный, – сказала она тоном барыни, – мне требуется помощь…

Официант сразу удалился, а строгий юноша ничем не выказал раздражения, хотя в присутствии прислуги к нему обратились как к лакею или половому.

– На сегодня билеты все проданы, сожалею, – сухо ответил он.

– Мне не нужны билеты, меня пригласили на прослушивание…

– Кто вы?

– Анна Фальк! – произнесла она с такой гордостью, будто это имя гремело по всей Европе. Юноша вынул записную книжечку и что-то проверил.

– Вам было выслано приглашение, – сказал он.

Тут Анна догадалась, что это не метрдотель или капельдинер. Уже совсем другим тоном она спросила, с кем имеет честь разговаривать. Когда узнала, что перед ней заместитель директора «Аквариума», ошибка предстала во всей ужасной полноте. Чего доброго, сейчас прогонит ее этот Платон Петрович. А кажется почти ровесником. Выгонит, и не поможет заступничество Вельцевой… Что она наделала!…. Все испортила одним словом. Анна стала кокетничать, неумело и натянуто, думая, что таким нехитрым способом загладит вину. Платон выслушал ее трели с полным равнодушием.

– На что вы рассчитываете, госпожа Фальк? – спросил он ледяным, по ее мнению, тоном.

– Играть… Петь… На сцене… Получить ангажемент. – Наконец она нашла правильные слова.

– Ангажемент? У нас нет свободных вакансий… Летний сезон завершается, на зиму труппа набирается в Москве… Так что можем думать о следующем летнем сезоне…

– Я согласна… На лето… Когда угодно… – быстро проговорила Анна, уже не барыня, а покорная просительница.

– И только в том случае, если наш антрепренер поручится, что вы понравитесь публике… Какой у вас репертуар?

– Сопрано… Арии, популярные романсы… Могу петь каскадный жанр…

Половину этого Фальк не знала. Но какая разница. Главное, прорваться.

– Танцуете?

– Немного… – соврала она, но щеки выдали и полыхнули.

– Прежде чем отведу вас к антрепренеру, хочу поставить в известность, что актрисы работают у нас по контракту, – ровным тоном сказал Платон и жестом не дал себя перебить. – Условия контракта обсуждению не подлежат. Певица, служащая в «Аквариуме», обязана выходить к гостям ресторана, проводить с ними время, делать так, чтобы они заказывали в буфете как можно больше выпивки и закуски. А если господам будет угодно, проводить с ними время не только в ресторане, но и в отдельных кабинетах… Отказ актрисы и жалоба на нее зрителей будут расценены как нарушение контракта, ведущее к большим штрафам… Вам понятно, о чем идет речь?

Фальк прекрасно поняла, какого рода таланты требуются, кроме голоса и симпатичного личика. Хорошо, что маменька не слышит. Такие разговоры с ней велись в каждом частном театре. Она всегда заявляла, что актриса, а не служащая буфета. И потому получала отказ в ангажементе. Наконец она поняла, что иного для дебютантки ожидать не следует. Ради сцены она готова торговать шампанским. Важно, как девушка себя поставит с подвыпившими мужчинами. Можно быть милой и веселой, но не позволять себя лапать. И можно найти причину, чтобы не ехать в «кабинет». Все это можно устроить вполне невинно. Маменька узнает, поплачет и поймет. В конце концов, для нее самое важное – счастье дочери. Для Анны нет счастья выше сцены. Ради него можно потерпеть. Станет звездой – отстанут с шампанским. Главное, чтобы папенька не узнал, чем ей приходится жертвовать… Вот тут страшновато: его или удар хватит, или он проклянет ее…

Все это Анна передумала еще в пролетке. И решила не повторять ошибку, из-за которой еще не попала в театр. Нет актрисы без пятна в карьере. Как-нибудь потом отстирает…

– Я на все согласна, – сказала она, опуская глаза.

Видя такую покорность, Платон смягчился.

– Чудесно, госпожа Фальк… Где обучались пению?

– У профессора Греннинг-Вильде…

– Похвально… Отменный педагог… Сколько вам лет?

– Двадцать, – проговорила она страшную тайну девушки, до таких лет еще не вышедшую замуж.

– В таком случае мы обязаны получить письменное разрешение вашего отца. Без такого разрешения вам нельзя выходить на сцену и подписывать контракт… У нас с этим строго…

Она совсем забыла, что не имеет права ничего делать без согласия отца: ни за границу уехать, ни контракт подписать! Вот почему папенька так снисходителен к ее театральным попыткам: знал, что мимо него не проскочит. Прочтет он контракт, что непременно сделает как коммерсант, и последствия будут ужасные: антрепренера в полицию потащит, а ей голову оторвет. Потом на цепь посадит дома, пока замуж не выдаст. Как Зинаиду Карпову, видать, посадили в Саратове… Это конец…

– Папенька умер, – само собой вырвалось у Анны.

– Матушка ваша жива?

– Жива, к счастью, – согласилась она, зная, что сможет убедить мать подписать не читая. – Она даст дозволение…

– Прекрасно… Будем считать, что с формальностью улажено, – Платон показал метрдотелю, появившемуся на террасе, что сейчас не до него. – И последнее… Сейчас отведу вас к антрепренеру. Это уважаемый человек. Если он о чем-то попросит вас или намекнет, не отказывайте… Вы понимаете?

Она прекрасно поняла: зашла так далеко, что отступать поздно.

Платон распахнул перед ней двери театра. Анна шагнула за порог волшебного мира.

Гримерная была заперта. Александров вынул связку, висевшую на массивном купеческом кольце, выбрал ключ и отпер замок.

В общей комнате актрис пахло пудрой, невероятным компотом духов, трудовым потом и тем особым запашком, который берется неизвестно откуда у дамских модисток или в шкафах, где хранится платье. Запах притягательный. Ванзаров, как мужчина неженатый, особенно остро ощущал этот специфический аромат женщин. Источник его был окутан тайной. Даже Лебедеву не под силу разгадать то, над чем многие века колдовали дамы всех стран, втайне от мужчин передавая друг дружке секретное знание. Ванзаров и не пытался разгадать эту тайну. Она доставляла приятность сама по себе.