Франческа стояла под деревом, слушала Октавио и не понимала, о чём он говорит. То есть каждое отдельное его слово было понятно, но вместе они не складывались никак. И тем более — в её адрес.

Никто и никогда не говорил ей ничего подобного.

И даже в книгах и фильмах она никогда не обращала внимания на сцены объяснений героев — да ну, ерунда какая, это же такие специальные сцены, их придумывают для развлечения, а на самом деле никто никому ничего такого не говорит. На самом деле берут за руку и говорят — пошли. Ещё могут сказать что-нибудь вроде «ты красивая». А могут и не говорить, вроде же и так всё понятно.

А он даже и не предлагает никуда идти. Он здесь и сейчас. В этом месте и этом времени.

Времени?

Франческа медленно достала из кармана часы. Октавио увидел — да, он узнал их, взгляд его стал острым и он мгновенно схватил её за руку.

— Что ты хочешь сделать? — он переводил взгляд с её лица на часы и обратно.

— Я хочу… продлить мгновение. Это. Здесь и сейчас, — хрипло проговорила она.

— Тебе для этого нужны волшебные часы? — он выдохнул, накрыл её ладонь своей и очень осторожно обнял её свободной рукой. — Если хочешь — давай, сделаем это, но лучше бы открывать эти часы мне, договорились? Я уже хорошо с ними знаком, и вообще я младше тебя.

— Зато у тебя опасная работа, — прошептала она.

— Скорее нудная. Опасно бывает не так уж и часто, — возразил он.

Его рука сзади не возмущала и не вызывала желания немедленно вырваться. Это было почти как в танце. Она замерла и прислушалась к себе — нет, пока он спокоен и расслаблен, она может так стоять. А если чуть пошевелиться… Рука мгновенно опустилась.

— Прости, — прошептала она.

— Что-то не так? Скажи.

— Я не знаю, как это, когда так.

— Так — это когда вместе лучше, чем по отдельности. Обоим. Я слышал, так бывает.

— Только слышал?

— И ещё видел. У других. И хочу, чтобы у меня и со мной тоже было. Говорят, если всё правильно, то когда вместе — это больше, чем один и один. Я понятия не имею, как это описать математикой.

— Зависит от того, какую операцию ты хочешь произвести между двумя единицами.

— Проще всего — сложить, наверное, но тогда будет просто сумма. А вот если предположить, что единица на самом деле не единица — ведь единица единице рознь, понимаешь? Одна единица умеет только есть и спать, другая ещё стреляет, а третья — стреляет, танцует и ещё думает немного, понимаешь? Так вот, ты и твой потрясающий внутренний мир, и я…

— Ты и твои смелость и отвага. И изобретательность.

— Ты так думаешь, правда? Значит, должна получиться очень хорошая сумма! Позволь только мне попробовать.

«А захочешь — так бери и пробуй» — вспомнила Франческа. Она неловко положила руку ему на плечо — ту, что была без часов.

Мгновенно его вторая рука обхватила её за талию — чуть сильнее, но тоже нежно. Никто не держал её так, всегда хватали, прижимали, нетерпеливо тянули.

— Я бы сказал тебе — сердце моё, но это не мои слова, их уже говорит один человек той, кого любит всем сердцем, это будет плагиат. Я скажу — радость моя, счастье моё. Это про тебя. И про меня немного. И твои часы вовсе не при чём. Такое мгновение я тебе легко остановлю без них — когда захочешь, — он взял часы и опустил их обратно к ней в карман.

— Я знаю, что ты можешь придумать и сделать, но я никогда не думала, что ты можешь так хорошо говорить, — прошептала она, глядя ему в лицо.

Ничего же не будет от того, что она посмотрит ему в лицо? Он ведь, оказывается, красив, а она и не замечала…

— Когда попадаешь в нашу службу, говорить выучиваешься первым делом, это для нас тоже важно, — рассмеялся он. — Знаешь, у меня перед глазами отличные примеры правильных слов и эффективных стратегий.

Про эффективные стратегии она тоже понимала, да.

Когда он осторожно коснулся её губ, она рефлекторно вздрогнула и зажмурилась… а потом вдохнула и открыла глаза. Нет, или пробовать, или бояться, и она решила — пробовать.

Глубоко вдохнула и снова подняла на него глаза.

Впрочем, он был только рад двинуться ей навстречу.

— Скажи, а если я приглашу тебя к себе в гости? У меня не очень много места, но в целом мне нравится. Я уже договорился, чтобы мне оставили мороженого — оно нереально вкусное. Ты вообще любишь мороженое? Можно просто так, можно с шоколадом, можно с клубникой, а можно — со всем вместе разом. А если ты сомневаешься — ну так представь, что это не вполне ты, а та крутая магичка, за которую ты играешь, и на которую сегодня немного похожа. А завтра с первым лучом солнца снова станешь ты. И я — тоже не я, как он есть, а придумай что-нибудь, как тебе хочется.

— Я не знаю, что мне хочется. Мне хотелось конкретных насущных вещей. Они у меня сейчас есть.

— Значит, можно подумать и о разном другом тоже, — подмигнул он.

Она смотрела на него и молчала.

— Да, я думаю, что люблю мороженое, — сказала она потом. — И… пожалуй, я хочу после праздника пойти к тебе в гости. Наверное, я готова попробовать. Но не могу обещать, что всё получится сразу, и как ты хочешь.

— Я не тороплюсь, — улыбнулся он радостно. — Я понимаю, что счастье бывает всякое, и оно не хуже от того, что иногда приходится подождать.

Когда вся официальная программа была успешно преодолена, ещё некоторое время танцевали просто вальсы и польки. Вальсы были то стремительными, то нежными и медленными, а польки — уже совсем сумасшедшими. Уже, наверное, перетанцевали все со всеми, а некоторые — и не по разу.

А потом Шарль собрался отбывать к себе и попросил микрофон и тишины.

Тишина сразу же установилась такая, что микрофон тут же был отложен за ненадобностью.

Шарль поблагодарил всех за праздник — за то, что придумали, сделали, подготовили и подготовились. И за то, что дождались, пока он сможет присоединиться.

— И мне хочется поблагодарить господина Манфреди, автора этой блистательной идеи, маэстро Фаустино, который помог её реализовать, и госпожу де Шатийон — её опыт и знания оказались бесценными. А также её терпение! Я прошу их выйти сюда, посмотрите на этих людей, и если вы сегодня не сказали им ещё, как хорошо у них получилось, то это следует сделать.

— Ступайте, сердце моё, я очень рад за вас, — Себастьен подал ей руку и поднял со стула.

Элоиза вышла, сощурилась, увидела также неловко выходящего Гаэтано и сияющего маэстро Фаустино. Им хлопали, свистели и орали.

А потом распорядитель громко сказал:

— Сейчас я объявляю вальс, и пусть его начнут те, кто стоит в кругу. Но нам нужна ещё одна дама. Я полагаю, маэстро пригласит госпожу де Шатийон, а Гаэтано волен пригласить любую даму в зале!